Жизнь после жизни

Джимми пошел в армию рядовым, хотя ему предлагали офицерские погоны. Но он предпочел служить «вместе с ребятами». («Кто-то ведь и офицером должен быть, — недоумевал Хью. — И желательно с мозгами».)

Ему хотелось набраться опыта. По его словам, он готовился стать писателем, а где можно наиболее полно и глубоко, понять человеческую природу, если не на войне? «Писателем?! — возмутилась Сильви. — Боюсь, его колыбель качала рука злой феи». По разумению Урсулы, она имела в виду Иззи.

Они с Джимми великолепно проводили время. В военной форме Джимми выглядел потрясающе, и, где бы они не появлялись, для них были открыты все двери, даже в злачных местах на Дин-стрит и Арчер-стрит, в «Boeuf sur le Toit» на Орандж-стрит, где царила весьма раскованная, если не сказать рискованная, атмосфера, — Урсулу даже стали посещать некоторые сомнения по поводу младшего брата. Исключительно ради постижения человеческой природы, говорил он. Они жутко напились и немного подурачились, вырвавшись за пределы тесного подвала Миллеров.

— Дай мне слово, что не погибнешь, — сказала Урсула, когда они ощупью, как слепцы, брели по Хеймаркет, слушая, как где-то вдалеке стираются с лица земли лондонские кварталы.

— Уж постараюсь, — ответил Джимми.

Ей было холодно. Лежа в воде, она мерзла все сильнее. Нужно было двигаться. Но как? Сил не осталось. Сколько же времени она так пролежала? Десять минут? Десять лет? Время остановилось. Похоже, остановилось все. Кроме омерзительного смешения зловоний. Лежала она в подвале. Об этом говорила репродукция «Мыльных пузырей», непостижимым образом державшаяся на мешке с песком у нее перед глазами. Неужели ей суждено умереть, глядя на эту слащавость? Но потом слащавость показалась наименьшим злом, потому что в Урсулу вдруг вцепилось кошмарное привидение. Черные глаза на пепельно-сером лице, неряшливые клочья волос.

— Ты не видела моего маленького? — выговорило привидение.

Урсула не сразу поняла, что это происходит с ней наяву. Над ней нависала миссис Эпплъярд, вся в грязи и пепле, в потеках слез и крови.

— Ты не видела моего маленького? — повторила она.

— Нет, — прошептала Урсула пересохшими от пыли губами.

Она закрыла глаза, а когда с трудом разлепила веки, миссис Эпплъярд рядом не было. Наверное, соседка ей пригрезилась в горячечном бреду. А может, это и впрямь был призрак миссис Эпплъярд, если обе они попали в суровое чистилище.

Ее внимание опять привлекло платье Лавинии Несбит, свисающее с рейки для картин в жилище Миллеров. Только это было не платье Лавинии Несбит. У платья же не бывает рук. Не рукавов, а именно рук. С пальцами. Зато Урсуле кто-то оттуда подмигивал: это была черная эмалевая кошка с глазком-стразом, поймавшим лунный свет. С рейки свисало обезглавленное и обезноженное туловище самой Лавинии Несбит. От этого уму непостижимого зрелища в горле Урсулы забурлил смех. Он так и не вырвался наружу, потому что над ней что-то сдвинулось — то ли балка, то ли кусок стены — и ее, как тальком, густо запорошило пылью. Сердце беспорядочно заколотилось. Это была неумолимая бомба замедленного действия, ждущая своего часа.

Впервые Урсулу охватила паника. Помощи ждать не приходилось. Не надеяться же на безумное привидение. Ей суждено было умереть в подвале дома по Аргайл-роуд, наедине с «Мыльными пузырями» и обезглавленной Лавинией Несбит. Окажись поблизости Хью, или Тедди, или Джимми, или Памела — уж они бы сделали все возможное, чтобы только вытащить ее отсюда, чтобы ее спасти. Они — родные души. Но поблизости не было ни одной родной души. Урсула слышала свои стоны — стоны раненой кошки. Ей было себя невыносимо жаль, будто она стала кем-то другим.

Миссис Миллер сказала:

— Что ж, думаю, самое время выпить по чашечке какао, вы не против?

Мистер Миллер опять забеспокоился о сестрах Несбит, и Урсула, которой уже невмоготу было терпеть подвальную клаустрофобию, сказала:

— Пойду-ка я их потороплю. — И вскочила с шаткого стула под вой и свист фугасной бомбы прямо над головой.

Прогремел чудовищный громовой раскат, а за ним раздался оглушительный треск — это разверзлась стена ада, выпустив наружу всех демонов; потом включился сокрушительной силы насос, который вырывал из ее тела кишки, легкие, сердце, желудок, даже глазные яблоки. «Последний — вечный день восславлю я».^{92} Вот это оно и есть, подумала она. Так приходит смерть.

Тишину прорезал чей-то голос — мужской голос, где-то совсем рядом с ней:

— Ну-ка, мисс, попробуем вас отсюда вытащить, а?

Урсула видела его потное, залепленное сажей лицо — как будто он полз к ней через дымоход. (Ей подумалось, что такое вполне возможно.) К своему изумлению, она его узнала. Он состоял в местной дружине противовоздушной обороны. Новенький.

— Как вас зовут, мисс? Можете сказать?

Урсула пробормотала свое имя, но получилось неразборчиво.

— Уснула? — переспросил он. — А звать-то как? Мэри? Сьюзи?

Ей не хотелось умирать под именем Сьюзи. А впрочем, какая разница?

— Ребенок, — прохрипела она.

— Ребенок? — насторожился спасатель. — У вас есть ребенок?