Жизнь после жизни

Филип и Хейзел с отсутствующим видом сидели между родителями. Сильви всегда недолюбливала своих старших внуков, зато души не чаяла в эвакуированных ребятишках, Барри и Бобби («кочевники мои»), которые сейчас залезли под георгианский стол и хихикали как умалишенные.

— Расшалились, — снисходительно бросила Сильви.

«Кочевники» — прозвище к ним приросло, как будто полностью определяло их сущность, — были сегодня отмыты и начищены стараниями Бриджет и Сильви до обманчиво невинного вида, но скрыть их проказливую натуру было невозможно. («Не дети, а исчадье ада», — содрогалась Иззи.) Урсула относилась к ним с теплотой — они напоминали ей младших Миллеров. Будь они щенятами, постоянно виляли бы хвостиками.

К слову, Сильви взяла черных щенков лабрадора, двух шумливых братьев, которых звали Гектор и Хэмиш. Все их путали и называли просто собаками. Похоже, при собаках и кочевниках Лисья Поляна совсем утратила былую презентабельность. Что касается Сильви, она мало-помалу притерпелась к нынешней войне, как не сумела притерпеться к прошлой. Чего нельзя было сказать о Хью. Его «силком заставили» готовить отряд народного ополчения, и в тот день после заутрени он еще обучал «дамочек» из числа прихожанок местной церкви пользоваться переносным противопожарным насосом.

— Допустимо ли это в день отдохновения? — усомнилась Эдвина. — Я уверена, Господь на нашей стороне, но все же…

Она осеклась, не найдя слов для подкрепления своих теологических убеждений, хотя и была «истинной христианкой», — по мнению Памелы, это проявлялось в том, что она нещадно лупила своих детей и скармливала им на завтрак остатки ужина.

— Безусловно, допустимо, — ответил Морис. — Лично я, как организатор гражданской обороны…

— Я не считаю, что «вышла в тираж», как ты любезно изволил выразиться, — раздраженно перебила его Урсула и в который раз пожалела, что не взяла с собой Крайтона, в медалях и галунах; можно представить, что стало бы с Эдвиной, узнай она об Эджертон-Гарденз.

(«Как дела у адмирала?» — вполголоса, заговорщически спросила в саду Иззи, которая, естественно, была в курсе дела. Иззи была в курсе всех дел, а чего не знала, то могла с легкостью выведать. Как и Урсула, она обладала способностями к шпионажу. «Он еще не адмирал, — ответила Урсула, — но дела у него идут хорошо, спасибо».)

— Тебе и одной неплохо живется, — сказал Урсуле Тедди. — «Сиянью ясных глаз своих верна»^{94} и далее по тексту.

Веря в силу поэзии, Тедди считал, будто цитата из Шекспира способна разрядить обстановку. По мнению Урсулы, в этом сонете говорилось исключительно о самовлюбленности, но спорить она не стала: Тедди хотел как лучше. В отличие от всех остальных, которые, очевидно, не собирались мириться с ее одиночеством.

— Помилуйте, ей всего тридцать, — опять встряла Иззи. (Сколько можно, изводилась Урсула.) — В конце-то концов, когда я выходила замуж, мне было за сорок.

— И где же твой муж? — Сильви обвела глазами георгианский стол, полностью раздвинутый по случаю большого семейного сбора, и разыграла недоумение (совершенно не подходящее к ее облику). — Почему-то я его не вижу.

Иззи, воспользовавшись случаем, заехала («Как всегда, без приглашения», — отметила Сильви) поздравить Хью, разменявшего седьмой десяток. («Значительная веха».) Другие сестры Хью сочли, что добираться до Лисьей Поляны «чересчур утомительно».

— Вот лисицы старые, — сказала потом Иззи Урсуле. Притом что Иззи была в семье младшей, она никогда не ходила в любимицах. — Хью так о них заботится…

— Он обо всех заботится, — ответила Урсула, с удивлением и даже с тревогой почувствовав, как у нее наворачиваются слезы при одной мысли об отцовской человечности.

— Ну-ка, прекрати. — Иззи протянула ей пенное кружево, служившее, по-видимому, носовым платком. — Я сейчас тоже разревусь. — Это прозвучало неубедительно: прежде за ней такого не водилось.

Воспользовавшись все тем же случаем, Иззи объявила, что скоро переедет в Калифорнию. Ее мужа, известного драматурга, пригласили в Голливуд писать сценарии.

— Туда стекаются все европейцы, — сказала она.

— Вы, значит, теперь европейцы? — уточнил Хью.

— Все мы нынче европейцы.

За столом собралась вся родня, за исключением Памелы, для которой поездка и впрямь была бы чересчур утомительной. Джимми выхлопотал себе двухдневную увольнительную, а Тедди привез с собой Нэнси. По прибытии она трогательно обняла Хью, сказала: «С днем рождения, мистер Тодд», а потом протянула ему подарок, аккуратно завернутый в кусок знакомых обоев, похищенных из дома Шоукроссов. Это был роман «Смотритель».^{95}

— Первое издание, — сообщила Нэнси. — Тед рассказывал, что вы любите Троллопа. — (Остальные члены семьи, похоже, об этом не догадывались.)

— Милый дружище Тед.

Хью поцеловал ее в щеку, а потом обернулся к Тедди:

— До чего же чудесная у тебя девушка. Когда вы нас порадуете?

— Ох, — вздохнула Нэнси, краснея и смеясь, — времени еще предостаточно.

— Надеюсь, — поджав губы, выговорила Сильви.