Жизнь примечательных людей. Книга первая

Чтобы было понятно — "Американцем" и "Татуированным дьяволом" он стал после одной истории, в которой как нельзя ярче проявился весь его характер. Окончив Морской Кадетский Корпус, тогда еще просто Федор служил в элитнейшем Лейб-гвардии Преображенском полку. Однажды, устраивая полеты на супермодной новинке — воздушном шаре, он "пролетал" смотр полка и по возвращении полковник отчитал его при всех. Фёдор обиделся и плюнул старику в лицо. Они стрелялись, полковник получил тяжелое ранение, а Федора ожидали серьезные неприятности.

Тогда родственники решили спрятать прошрафившегося, и отправили его в кругосветное плавание с экспедицией Крузенштерна вместо другого Федора Толстого — кузена дуэлянта и будущего художника — медальера. Родственники — знаменитый клан Толстых — у Федора были хоть и обедневшие, но все еще очень влиятельные и, кстати, весьма известные. Писатель Лев Толстой, например, доводился ему двоюродным племянником, а Мария Лопухина со знаменитого портрета — родной сестрой.

Толстой ушел в плавание, и вскоре на судне "Надежда" от нового члена экипажа выли все — так он всех достал. Николай Резанов (тот, который "Юнона" и "Авось"), вот что писал о нем в своем дневнике:

Крузенштерн взял себе в товарищи гвардии подпоручика Толстого, человека без всяких правил и не чтущего ни Бога, ни власти, от него поставленной. Сей развращенный молодой человек производит всякий день ссоры, оскорбляет всех, беспрестанно сквернословит и ругает меня без пощады.

В итоге Крузенштерн воспользовался своей капитанской властью и высадил склочника на берег во время стоянки на Камчатке, велев добираться в Петербург своим ходом. А незадолго до этого, при заходе на Маркизовы острова, Федор татуировался у тамошних аборигенов от пальцев ног до шеи и кистей рук.

Татуировками этими, кстати, он очень гордился и хвастался долгие годы, его племянница Мария Каменская (дочь уступившего место на корабле "второго Федора Толстого"), вспоминала, что сначала дядюшка раздевался до пояса и его разглядывали охающие дамы, "потом мужчины все вместе отправлялись в курительную комнату и уж там-то стягивали с дядюшки последние подштанники, за трубками изучая графа что спереди, что сзади…".

Вдохновленный этой историей Грибоедов не удержался и упомянул героя великосветских салонов и карточных столов в своей пьесе "Горе от ума". Помните?

Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был,
Вернулся алеутом,
И крепко на руку не чист.

Толстой, мухлевавший за карточным столом практически в открытую, обиделся. Тщательно зачеркнул вторую строчку и рядом написал: "В Камчатке черт носил", а в скобках добавил: "Ибо сослан никогда не был". Потом при случае спросил у Грибоедова:

— Ты что это написал, будто я на руку нечист?

— Так ведь все знают, что ты передергиваешь, играя в карты.

— И только — то? — искренне удивился Американец, — так бы и писал, а то подумают, что я табакерки со стола ворую.

Но я отвлекся, вернемся к его, как любил говорить племянник Лёвушка Толстой, "нравственному перерождению". Произошло оно при следующих обстоятельствах.

Фёдор Толстой, как вы, наверное, уже поняли, был завзятым дуэлянтом, одним из самых знаменитых бретёров Империи. Он одинаково хорошо и стрелял, и фехтовал, при этом с пугающим равнодушием относился к человеческой жизни. Известен, например, такой случай.

Как-то раз, проводя вечер за картами у Толстого, кто-то из его друзей, по одним сведениям Гагарин, по другим, Нащокин, с кем-то повздорил и вызвал обидчика. Секундантом пригласил хозяина дома, "Американца". Зайдя за ним утром, он обнаружил Федора спящим, и начал будить его — опаздываем, дескать. На что Толстой перевернулся на другой бок и ответил: "Уже не опаздываем. Ты был оскорблен под моим кровом и воображал, что я допущу тебя до дуэли? Я твоего приятеля уже убил".

Оказалось, что он тем же вечером специально поссорился с обидчиком друга, вызвал его, назначил дуэль на 6 часов утра, застрелил своего противника, вернулся домой и лег спать.

Все изменилось после того, как Толстой женился — как всегда, со скандалом, на цыганской плясунье Авдотье Максимовне Тугаевой, после многолетнего сожительства. Вот что рассказывает о проклятии дяди та же Мария Каменская: