Жизнь примечательных людей. Книга вторая

Потому что вскоре после представления, в декабре 1943-го, при контрнаступлении немцев под Житомиром часть Смоктуновского попала в окружение, где и легла практически полностью. Иннокентия Михайловича посчитали погибшим, но на деле он оказался в плену. Начались скитания по лагерям для военнопленных в Житомире, Шепетовке, Бердичеве. Голод был страшный, мерли все как мухи.

Можно, конечно, было и спастись — записавшись во власовскую РОА.

Как вспоминал сам актер, агитаторы постоянно ходили по баракам, «угощали шоколадом. После каждого визита с ними уходило не меньше взвода. Человек 20–30».

Но сын и внук раскулаченного почему-то выбрал другой путь, и через месяц бежал. Едва живого, невесомого от голода, его подобрала семья Шевчуков. За найденного беглого немцы расстреливали всю семью, но эти "природные предатели хохлы", как нынче некоторые их аттестуют, не побоялись ни за себя, ни за детей. Выходили красноармейца, поставили на ноги, а потом переправили в партизанский отряд. За такое не расплатишься никогда, и близкие отношения с членами этой семьи Смоктуновский поддерживал до конца своих дней.

Ну а из списка безвозвратных потерь актера исключили только через много лет после войны.

Воевал в партизанах, а в мае 1944 года партизанский отряд объединился с 318-м гвардейским стрелковым полком 102-й гвардейской стрелковой дивизии. Будущий народный артист получил сержантские лычки и отделение роты автоматчиков под свое начало.

В Польше ему дали вторую медаль "За отвагу". "Командира отделения роты, автоматчика, мл. сержанта Смоктунович Иннокентия Михайловича" наградили за то, что "в боях при прорыве обороны противника 14.01.45 г. в районе д. Лорцен его отделение одним из первых ворвалось в траншеи противника, уничтожив при этом около 20 немцев".

Все остальное было потом.

Потом были медали за Берлин и за Варшаву, потом был конец войны, который он встретил в Гревесмюлене, потом была демобилизация в октябре 1945-го.

Потом было маниакальное, вопреки всему, желание стать актером. Потом — пятилетняя работа на сцене 2-го Заполярного театра драмы в Норильске, где он был едва ли не единственным "вольняшкой" среди расконвоированных з/к Норильлага. Потом — заработанная в Норильске цинга, потом — многолетние скитания по провинциальным театрам: Грозный, Махачкала, Сталинград…

Потом — пробивание головой невидимой стенки в Москве и Питере, массовка в кино, внештатная работа (с оплатой за выход) в случайных театрах. Утекающие годы, репутация несостоявшегося лузера, возраст, пошедший на четвертый десяток…

И — нечаянная, случайная — звездная роль князя Мышкина в "Идиоте" у Товстоногова на 33-м году жизни.

Роль, после которой он проснулся знаменитым.

А мы сейчас удивляемся — ну как так? Откуда такой актерский диапазон? Как он так мог — одинаково достоверно играть и Гамлета, и Деточкина, и ученого-физика, и негодяя, и героя?

Да очень просто.

Это поколение актеров видело кое-что в этой жизни, и они знали жизнь.

Изнутри, а не из окна спа-салона.

Они знали свою страну и людей, живущих в этом не очень ладном государстве.

Свои роли они лепили из бесчисленного множества встреч на дорогах жизни. Из тех, с кем они пили и пели, ждали смерти и побеждали, смеялись и плакали, говорили ночь напролет и молчали в тишине.

Им было из чего создавать образы.

Не было бы этих лет, прожитых со своим народом — не было бы и актера Иннокентия Смоктуновского. И очень правильно сказал другой великий актер, Алексей Баталов:

«Кто знает, не лежит ли начало всех актерских удач этого мастера где-то в тех годах, когда вместе с другими нес на своих плечах тяжесть войны и совсем юный, восемнадцатилетний сержант Иннокентий Смоктуновский?».

Глава 42. Папа остающегося с нами мальчика

Понятие «армянская мультипликация» долгие годы полностью умещалось в три непростых слова: Роберт Аршавирович Саакянц.

— Глаза того тулупа, который из шкуры зайца вышел в городе, где ночь настает, когда над ним птенец пролетает верхом на хромой блохе.

— Чего-о?!