Жизнь продолжается. Записки врача

Город Дрезден разделялся рекой Эльбой на две части: старую, лежащую в жутких руинах, и новую, промышленную, не тронутую войной. В ней на улице Маринен Аллея располагался большой госпиталь. При фашистах он принадлежал известному хирургу Роту. Мы были знакомы с его работами. Один из видов хирургической операции носит его имя. Во время нашего появления он являлся армейским госпиталем 1-й танковой армии, расквартированной в Дрездене.

Как везде и всегда, с жильем были трудности. Предупредив, что жилье временное, нас поселили в одной из комнат просторной четырехкомнатной квартиры напротив госпиталя. Две смежные комнаты занимал подполковник с женой и дочкой. Третья комната принадлежала чете военных врачей с пятилетней девочкой.

Наша комната была большой, мебель в ней — старинной немецкой. Часть стены занимал необыкновенный буфет из красного дерева. Письменный и обеденные столы были антикварными. На двух больших окнах — бархатные шторы. Позже, когда я рассмотрела новое жилище, заметила в рисунке тисненого бархата фашистскую символику. К моему удивлению, оказалось, что комната не отапливается. При старых хозяевах она предназначалась для спальни, а экономные немцы спят в истопленных помещениях. Стало понятным, чем немецкий климат отличается от российского, но семья без тепла обходиться не могла. Этот жизненно важный вопрос был решен быстро. Явились солдаты с печкой-буржуйкой, установили ее, пробив стену, и научили меня, как топить печь немецким угольным брикетом.

В это время со станции был доставлен багаж. Им служил старинный поместительный сундук, неизменно сопровождавший нас при переездах. В нем находилась не только детская коляска и ванна, всякая посуда и одежда, но и коробка с необходимым питанием на первые дни для меня и детей. Мужа кормила офицерская столовая. Новый этап нашей жизни начался благополучно, если не считать того, что муж получил под свое командование передвижную рентгеновскую лабораторию и мог бывать дома один раз в неделю. С первых дней в новых обстоятельствах я осталась с детьми одна.

Первой свою товарищескую помощь предложила пятилетняя соседка, тотчас подружившись с моей дочкой. До открытия детского сада родителям приходилось оставлять ее дома в одиночестве. Особой она была самостоятельной, избалованной и капризной, доводившей мать до истерик.

Девчушка с большим удовольствием фактически поселилась у нас, прибавив мне лишних забот. Но вести себя ей приходилось по моим правилам. Ее родители несказанно обрадовались резким переменам в характере непослушного чада и всячески старались мне помогать.

Другая соседка, имевшая дочку-школьницу и хорошо знавшая гарнизонные трудности, охотно нянчила мою новорожденную. В который раз в жизни я ощутила на себе дружескую помощь товарищей

по службе и в свою очередь старалась чем-то помочь им. Эта незабываемая зима 1955 года была очень трудным периодом жизни.

Но пришла весна. Дети подросли. Госпиталь получил новое жилье для военнослужащих. Нам предложено было переехать в отремонтированную виллу, брошенную в свое время фашистами. Она находилась в получасе ходьбы от госпиталя, на берегу Эльбы, в центре немецких кварталов.

Я выбрала две большие солнечные комнаты на втором этаже. Переселение еще двух офицерских семей почему-то задержалось. Все лето с детьми я опять прожила на новом месте в одиночестве.

Муж со своей командой появлялся только в субботу вечером. Мы тщательно обследовали виллу, заперли все двери пустующих помещений, подвал и чердак. Ключ от парадного входа постоянно был со мной. На второй этаж вела белая мраморная лестница. Вокруг обнаруживались следы бывших обитателей: стойки и гнезда для оружия, шкафы с элементами вражеского обмундирования, разбитая и целая посуда, помеченная свастикой. Я старалась не бояться. Тем более что начальник госпиталя принял во внимание, что я — офицер запаса, да еще и «Ворошиловский стрелок». Он лично распорядился выдать мне боевой пистолет. Уставшая до упаду за день, я крепко спала ночью в чужом, чем-то пугающем доме.

Вилла была окружена большим запущенным садом. Угадывались следы дорожек и аллей. Незнакомые мне огромные деревья давали густую тень, но не имели коры. Цвел и плодоносил грецкий орех. Сами по себе карабкались по стенам плетистые розы.

По улице, отделявшей нас от Эльбы, довольно часто ходил трамвай. Обслуживали вагон две женщины в форменных брючных костюмах. На каждой остановке кондуктор выходила из вагона, помогала пассажирам при высадке и посадке. Вместе со мной она втаскивала коляску с ребенком на специальное место в вагоне. Пассажиры общались приглушенными голосами, дети не кричали и не плакали. Независимо от того, сколько людей было в вагоне, никто не занимал места для инвалидов. Лишние, по мнению кондуктора, пассажиры оставались ждать следующего трамвая. Только тогда, вскочив на подножку, она громко кричала: «Абфарен!» («отправлен»). Мы с мужем местных порядков никогда не нарушали. Немцы относились к нам уважительно. Мы оба страдали, вспоминая наше домашнее бескультурье, но изменить его, конечно, были не в силах.