«Жизнь происходит от слова…»

Современные философы справедливо полагают, что всякое явление можно понимать либо теоретически, т. е. понятийно, либо исторически, т. е. в его конкретном функционировании. Преимущество теоретического познания в его строгости и четкости, но вместе с тем оно и абстрактно, отвлечено от многих привходящих и усложняющих реальное положение обстоятельств. Историческое познание больше насыщено деталями и частностями, способно дать более глубинную картину, но при этом здесь в единую цепь сплетаются самые разные обстоятельства, уровни; причины и следствия могут меняться местами, старое и новое сосуществуют, прогрессивное и регрессивное еще не определились в своих маркировках. Достоинства и недостатки каждого типа познания отчасти снимаются при их совместном использовании – конечно, если это будет сделано без эклектических преувеличений.

Современные лингвисты, и особенно зарубежные, не понимая существа дела, склонны вообще сужать понятие «историческое языкознание» (только «генетическое», например; ср. книгу Р.Т. Белла «Социолингвистика», М., 1980). Историческое языкознание сводится лишь к сравнительно-историческому методу, по мнению таких ученых, «особенно популярному в XIX веке в связи с успехами эволюционной теории Дарвина», конечной целью которого является реконструкция «прасостояния» (стр. 33). Логическая ошибка в такого рода заключениях состоит в том, что молчаливо исходят из предположения: то, что было, старо – следовательно, уже не научно (= никуда не годится). Таким людям совершенно непонятно, что нечто, достигнутое наукой, может остаться в ней как непреходящая ценность. Гуманитарные науки накапливают свои ценности, они кумулятивны.

Что же касается конкретно исторического языкознания, то оно с самого начала современного университетского обучения и было той дисциплиной, которая изучала язык как коммуникативную систему, как «набор передаваемых через культуру моделей поведения, общих для группы индивидов», т. е., иначе говоря, и была той социолингвистикой, о которой так заботится Р. Белл. Такие ученые, как Ф. Буслаев, А. Потебня и др., и воспринимали язык как часть культуры; ничего нового, следовательно, социолингвистика не открыла. Единственно, что она сделала в сравнении с историческим языкознанием, – сосредоточила все проблемы на одном синхронном срезе – на «настоящем», понятом панхронично; она также «разжижила» основные достижения исторического языкознания, сделав их зато достоянием массы. В связи с последовательным развитием науки историческое языкознание изменилось и качественно, и приходится иметь это в виду: теперь это не частная дисциплина, а часть диалектической логики, которая ставит и гносеологические проблемы; это не метод, а теория. Современного историка языка интересует уже не реконструкция (не это является целью его исследований), а законы развития языка в связи с изменением общества, мышления и культуры. Современное языкознание не может не интересоваться этими вопросами, но только динамический аспект изучения объекта и предмета способен доказательно и всесторонне представить его онтологическую сущность – в становлении, в движении, в развитии, т. е. целиком и во всех системных отношениях. В других случаях лингвист вынужден обращаться за помощью либо к логике, либо к психологии, либо к биологии, либо к математике.

Исходный эмпиризм гуманитарной науки в теоретическом изложении можно преодолеть лишь изучением объекта во времени, т. е. учитывая все четыре константы, ограничивающие этот объект; только в таком случае он предстанет как бы в законченном виде, во всей сумме своих причинно-следственных отношений и во всей сложности системных отношений. Диалектическая идея развития, завещанная нам XIX веком как философская основа всякого современного исследования, полностью накладывается на методические требования историзма в познании объекта; описательное или сопоставительное исследование не может похвастать точным совпадением методических и методологических оснований.