Жизнь проста. Как бритва Оккама освободила науку и стала ключом к познанию тайн Вселенной

Хотя до сих пор остается спорным вопрос о том, являются ли вирусы живыми, поскольку они не способны к самовоспроизведению, они представляют собой простейшие реплицирующиеся организмы. Вместо того чтобы реплицироваться самостоятельно, они предпочли избавиться почти от всех клеточных структур и выполняют всего одну задачу с беспощадной эффективностью – встраивают свои геномы в клетки другого живого организма, чтобы, взяв под контроль клеточный механизм, воспроизвести больше копий своего генетического материала и вирусных белков. Из этих белков и копий генетического материала спонтанно образуются новые копии вирусов, которые вырываются из хозяйской клетки и инфицируют другие клетки, стремясь проникнуть наружу через легкие, желудочно-кишечный тракт, повреждения на коже. Они используют любую наружную поверхность, чтобы попасть к новому хозяину.

В 1977 году английские биологи Джин Медавар (1913–2005) и Питер Медавар (1915–1987) назвали вирусы «неприятной новостью в белковой оболочке». Неприятная новость – это геном вируса внутри оболочки из белка. Геном состоит всего из 30 000 букв генетического кода. Если перевести хранящуюся в них информацию в биты, то ее количество будет приблизительно соответствовать содержанию главы этой книги. Запрограммированная информация имеет лишь одну цель – воспроизведение. Однако этот простейший организм, который в результате действия простейшего закона во Вселенной – естественного отбора – стремится только производить себе подобных, оказался способен перевернуть все наши планы, творческие устремления, страхи, надежды и чаяния и превратить мыслящих людей, испытывающих целый спектр чувств, от любви до ненависти, в фабрики по производству вирусов. Простая логика естественного отбора диктует: пока у вируса получается делать это быстрее, чем мы можем убить его, он будет побеждать.

Неизвестно, как появились вирусы. Они сильно отличаются даже от простейших настоящих самовоспроизводящихся организмов – бактерий, поэтому их эволюционную родословную проследить невозможно. По одной теории, они возникли в результате случайного соединения белков и нуклеиновых кислот, содержащихся в клетках. Мне кажется более правдоподобным другой сценарий: они являются конечной точкой на пути биологической бритвы Оккама, который начался с преобразования генов в псевдогены, после чего последовало устранение всей лишней генетической информации за исключением одного минимального фрагмента, необходимого для самовоспроизведения, – вируса. Однако каким бы ни было их происхождение, они служат наиболее убедительным доказательством того, что жизнь порой оказывается дьявольски простой.

Часть IV Космическая бритва

16 Лучший из миров?

Гейзенберг. Когда сама природа подсказывает математические формы большой красоты и простоты… то поневоле начинаешь верить, что они «истинны», то есть что они выражают реальные черты природы… Ведь Вы тоже должны были пережить состояние, когда почти пугаешься от простоты и завершенной цельности закономерностей, которые природа вдруг развертывает перед нами и которые для нас полная неожиданность…

Эйнштейн. …Тем интереснее для меня то, что Вы сказали относительно простоты. Впрочем, я никогда не стал бы утверждать, будто я действительно понял, что такое на самом деле эта простота природных законов.

Из беседы Вернера Гейзенберга с Альбертом Эйнштейном (1926)[407],[408]

С тех пор как в главе 13 мы оставили физику и переключились на биологию, наука XIX века уже невероятно продвинулась вперед в применении простых законов к движению земных и небесных тел. Это позволило ученым заявить о том, что в физике практически все изучено. Однако в конце XIX века, выступая на очередном заседании Британской ассоциации содействия развитию науки, североирландский физик Уильям Томсон, лорд Кельвин (1824–1907), призвал коллег не быть слишком оптимистичными в своих оценках, поскольку на небосклоне науки появились «два облака», две проблемы, которые физике предстояло решить. Следует отметить, что попытка развеять эти «облака» спровоцировала две научные революции, перевернувшие почти все, что считалось непреложным в физике XIX века.