Жизнь против смерти

Семейные шкафы под пальцами оккупантов вывернули внутренности и извергли клочья серого ватина, лоскутки, оставшиеся на заплаты после шитья, китовый ус и всякий старый хлам. Станислав впервые в жизни увидал вещи, о существовании которых даже не подозревал, потому что сроду не участвовал в предпраздничной генеральной уборке. Фантастически крохотное крестильное одеяльце семьи Витов и чепчик с кулак; какие-то почерневшие котильонные безделушки, завернутые в гофрированную бумагу; кольцо для салфетки с монограммой старой нехлебской хозяйки; прабабушкин корсет, который она надевала шестнадцати лет, когда выходила замуж, и анютины глазки с ее черной соломенной шляпы, какие носили пожилые дамы. Случайные образчики наслоений разных эпох показывали, как оккупанты пробирались по семейной хронике, — через предметы, напоминающие деревянный дом в Нехлебах, через прабабушкины домашние вещи. Кое-что из них осталось в доме Гамзы, после того как Еленка с Неллой несколько лет назад увезли ее в Крч, где старушка живет и поныне. Появились на свет предметы, попадающие в почет раз в году; чугунная подставка для рождественской елки, подсвечники; уже отслужившие вещи выползали из углов, смешные и трогательные в своей допотопной неуклюжести. Смотри-ка, «Мазепа»! Он еще жив! Станя не видел его добрых двадцать лет. Бог весть почему, дети Гамзы окрестили так плоскую, похожую на флягу, грелку для ног, которую употребляли, когда кто-нибудь заболевал и стучал зубами в постели. На «Мазепе» была теперь более светлая жестяная заплатка — грелка прохудилась и была запаяна. Ночной гость осторожно отвинтил крышку плоской бутылки, прищурил глаз, а другим пытливо заглянул внутрь. Он думал, может быть, что в «Мазепе» припрятали порох? Что ищет гестапо? Оружие? Тайный радиопередатчик? Спрятанного человека?

— Глядите же! — предложила рассвирепевшая Барборка, когда стали перебирать платья на плечиках, и сама стремительно схватила полу теплого пальто Стани. — Никакого пугала там нет! Ищите пугала где-нибудь в другом месте!

Станислав и Нелла старались взглядом подать ей знак, чтобы она замолчала. Ведь все-таки гестаповцев сопровождал чешский шпик. Но Барборка отлично понимала, где надо остановиться! Она нарочно прикидывалась дурочкой.

— Зачем отставлять, красить стены, что ли, будем? — громко спрашивала она, когда гестаповцы отодвигали в столовой мебель и заглядывали за нее.

Резные украшения на буфете дразнили нацистов. Они сковырнули резьбу ножом… черта с два!.. Накрошили щепок, бросили и отправились дальше.

Они топали по квартире, как лошади, показывая нам, что они хозяева. У Барборки в кухне они совали нос во все плошки, она сама разворачивала перед ними пакетики, лишь бы они не трогали их своими лапами. Провалиться бы им в преисподнюю! Но они ничего не унесли, а этого Барборка очень боялась. Тогда, в марте, в Чехии было всего вдоволь, немцы сытые, товаров сколько угодно, у гестаповцев не было повода забрать что-нибудь, как потом объясняла Барборка. Только у нас и искать поживы! Вина, золота, сберегательной книжки в семье Гамзы не было. Вот у покойной пани Витовой дом был поставлен по-другому.

Когда гестаповцы наконец убрались, Барборка посмотрела на вирвал[5] в квартире, всплеснула руками над этим вирчофтом[6] и произнесла с величайшим убеждением:

— Право слово, в доме после гестапо хуже, чем после ремонта!

Она хотела прибрать в кабинете Гамзы, но, наткнувшись на опечатанную дверь, залилась слезами.

— Такой добряк, — говорила она, плача. — Такой добряк, — повторяла она. — Мухи не обидел.

Эта характеристика никак не подходила к воинственному Гамзе. Но Барборка этими словами давала понять, что она сочувствует хозяину и любит его.

«Гости» начали отчаянно звонить напротив к Скршиванекам.

Проснувшийся Митя спросонья спросил Тоника хриплым голосом:

— Папа, это воры?

— Что ты выдумываешь, — успокаивала его мать. — Спи, Митенька, спи.

— Ну так разбойники?

— Перестань, Митя, и засыпай поскорей!

— Мама, дедушка пришел? Пусть зайдет ко мне!

— Когда ты завтра проснешься, я надеюсь, он будет здесь.

— Вот и хорошо! — сонно произнес Митя, прижался щекой к подушке и примостился поудобней.

— Разбойники, — бормотал он с закрытыми глазами, — не стали бы звонить.

И моментально заснул — к счастью.

— Вы врач? — спросил гестаповец у Тоника.

— Моя жена — доктор медицины.

— Этого я не позволил бы своей жене, — пошутил гестаповец, — хозяйке дома нужно держать в руках поварешку, а не какие-то там пинцеты. Не правда ли, милостивая пани?

Еленка улыбнулась.

— А я, пожалуй, могу пригодиться на тот случай, если вы заболеете.

Другой гестаповец удивленно поднял на нее глаза от телефонной книжки, где он просматривал записанные в нее телефоны.

— Исключено. Некогда нам болеть, — сказал он, важно надувшись. — Откуда здесь эти деньги?

Он подбросил и поймал монету.

На подносике с цветными карандашами валялась пятидесятикопеечная монета. Скршиванек даже не знал о ней.