Жизнь Пушкина

   Чью тень, о други, видел я?
Скажите мне: чей образ нежный
Тогда преследовал меня,
Неотразимый, неизбежный?

П. И. Бартенев, кажется, был первым, кто задался вопросом «чью же тень?»: «К воспоминаниям о жизни в Гурзуфе несомненно относится тот женский образ, который беспрестанно является в стихах Пушкина, чуть только он вспомнит о Тавриде, который занимал его воображение три года сряду, преследовал его до самой Одессы и там только сменился другим. В этом нельзя не убедиться, внимательно следя за стихами того времени. Но то была святыня души его, которую он строго чтил и берег от чужих взоров и которая послужила внутреннею основою всех тогдашних созданий его гения». Перечитайте, как говорят, «под этим углом зрения» крымские (и последующие — о Крыме) стихи в подборке к этой главе: прекрасное и всем наизусть известное онегинское «отступление о ножках»; строки «Тавриды» («За нею по наклону гор // я шел дорогой неизвестной»); «Нереиду»; «Кто видел край, где роскошью природы» — с прямым признанием («где я любил, изгнанник неизвестный»); стихи о прощании: «Увы, зачем она блистает» («Смотрю на все ее движенья, // Внимаю каждый звук речей, // И миг единый разлученья // Ужасен для души моей»); и, наконец, К*** «Тогда изгнаньем и могилой, // Несчастный, будешь ты готов // Купить хоть слово девы милой, // Хоть легкий шум ее шагов». Этого вполне достаточно, чтобы убедиться в правоте П. И. Бартенева. Но исследователям самого факта оказалось недостаточно: превращаясь в доброжелательных, но все же следователей, они ставят вопрос: кто она? Назывались по меньшей мере десять имен «кандидаток» в героини лирики Пушкина начала 1820-х годов. Но теперь — в который раз — перечитывая стихи, видишь, что те из них, кто не был летом 1820-го года в Гурзуфе, заведомо отпадают. Мария Николаевна Раевская (Волконская), как знает читатель, была убеждена, что строки «Я помню море пред грозою…» посвящены ей, но девочка-подросток не могла быть предметом некоторых других стихотворений этой сюиты, да и море изображено в «Онегине» не пристепное, а южное — у скал. Екатерина Николаевна Раевская (Орлова) никаких притязаний не высказывала, но за нее аргументировали пушкинисты. Напомним четыре аргумента: 1) она серьезно болела, и вся поездка в Крым была предпринята из-за ее болезни («Увы, зачем она блистает…») 2) в «Отрывке из письма к Д.» говорится: «Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его…» — К** расшифровывают как Катерина, хотя, кажется, возобладало мнение, что литера К** вообще мистификация — отрывок предназначался для печати; 3) Пушкин заметил как-то, что Марина Мнишек в «Борисе Годунове» — настоящая Катерина Орлова; 4) существует такое письмо М. Ф. Орлова жене (1823): «…я вижу твой образ как образ милого друга и приближаюсь к тебе или воображаю тебя близкой всякий раз как вижу памятную звезду, которую ты мне указала. Будь уверена, что едва она восходит над горизонтом, я ловлю ее появление с моего балкона». Возвратитесь еще раз к элегии «Редеет облаков…» и станет ясно, что последний аргумент довольно веский^[73]. С именем Е. Н. Раевской-Орловой связывают в последнее время и другие стихи: «Я пережил свои желанья», «Дева», «Дионея».

Третья дочь Раевских Елена — очаровательная голубоглазая девушка, образованная, умная, но неизлечимо больная, также в доводах пушкиноведов занимала определенное место. Во-первых, в одном из греческих мифов Елена Спартанская превратилась в звезду, во-вторых, стихи «Увы, зачем она блистает…» естественнее всего отнести именно к ней. Добавим к этому еще одно соображение столь же ненадежного разряда — своего рода пародию на гипотезу. Письмо Пушкина о Крыме к брату (№ 1) открывается словами: «Начинаю с яиц Леды». Леда, жена царя Спарты, забеременев от бога Зевса, принявшего вид лебедя, произвела на свет два яйца — из одного вышла Елена Прекрасная. При большом воображении в словах Пушкина можно видеть шифр: «начинаю с Елены». Конечно, Лев Сергеевич не догадался бы, но сам-то поэт знал, о ком рассказывает. Разумеется, такого рода гипотезы недорого стоят. Подобные доводы не столь уж сложно выдвигать, труднее — с убежденностью на них настаивать.