Жизнь Пушкина

Пушкин не побоялся занести эти гневные строки на страницы своего дневника и продолжал в письмах к жене высказывать свое негодование и презрение по адресу перлюстраторов. Кажется, Пушкин возмущался не только по мотивам политическим и правовым, но и по ревнивому чувству оскорбленного мужа. Царь, его соперник, преследующий Наталью Николаевну своими ухаживаниями, пользуется прерогативами самодержца, чтобы читать интимные письма поэта к его жене. С этим Пушкин примириться не мог. В письме к Наталье Николаевне от 18 мая он опять возвращается к той же теме: «Никто не должен знать, что может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни…» А через несколько дней в ответ на просьбу жены ехать поскорее в Москву пишет: «Рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? Что мне весело в нем жить между пасквилями и доносами?..» А 3 июня опять о том же: «Мысль, что кто-нибудь нас с тобою подслушивает, приводит меня в бешенство a la lettre[1107]. Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности (inviolabilite de la famille) невозможно: каторга не в пример лучше…» Само собою разумеется, что эти строки предназначались прежде всего для царя-оскорбителя. И чтобы в этом не было никаких сомнений, Пушкин прибавляет: «Это письмо не для тебя…»

Вот в каких условиях жил Пушкин в 1834 году. Как он ни старался себя уверить, что царь «человек честный» и что у него нет задних мыслей, «упрямые факты» противоречили этим иллюзиям. Пушкин с ужасом видел, что он в западне, что материальная зависимость от царских милостей вяжет его по рукам и ногам, и единственным выходом из этого положения ему представлялась отставка и жизнь подальше от двора, в деревне, где можно работать и не тратить сумасшедших денег на туалеты жены, на выезд и на весь нелепый светский и придворный быт, где нет ни уединения, ни тишины, необходимых для работы. По просьбе Пушкина царь разрешил ему получить 20 000 рублей заимообразно из казны для напечатания «Истории Пугачева». Этот долг мучителен и страшен. Разумеется, он вернет этот долг с процентами, но лучше было бы, если бы его не было вовсе. А вдруг «История Пугачевского бунта» не будет иметь успеха и не придется выручить за книгу эти проклятые 20 000 рублей?

8 июня Пушкин писал жене: «Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня, как на холопа, с которым можно им поступать, как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у Господа Бога…»

Но Наталья Николаевна худо понимала положение мужа. Нет, она не собирается жить в деревне. Напротив, она хочет поселить своих сестер у себя в Петербурге и устроить их фрейлинами. Пушкин предупреждает ее, что, если она станет просить царя за сестер и тот согласится на ее просьбу, «скверные толки пойдут по свинскому Петербургу». «Ты слишком хороша, мой ангел, чтобы пускаться в просительницы… Мой совет тебе и сестрам – быть подале от двора; в нем толку мало…» Впрочем, Пушкину хочется как-то оправдать свою доверчивость по отношению к царю. «На того я перестал сердиться, – пишет он, – потому что, toute reflexion faite[1108], не он виноват в свинстве, его окружающем. А живя в нужнике, поневоле привыкнешь к говну, и вонь его тебе не будет противна, даром что gentleman[1109]. Ух, кабы мне удрать на чистый воздух…»

Любил ли Пушкин свою жену? Да, он ее любил, но он ее любил трезвой любовью, чуждой всяких иллюзий и романтизма. Он любил ее, чувствуя ответственность за ее судьбу. Он прекрасно видел ее неумность, легкомыслие, дурной вкус, но он все это относил за счет ее воспитания и молодости. Он мечтал научить ее правилам морали, внушить ей чувство достоинства, убедить ее в суетности и позоре придворной жизни, но он не решался сразу отнять у нее соблазнительную игрушку, которой она увлекалась. Он все еще верил, что как-то все уладится. «Ты молода, – писал он жене, – но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнить долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены. Зависимость и расстройство в хозяйстве ужасны в семействе; и никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольства…» Но Наталья Николаевна так увлекалась светским тщеславием, что, даже будучи беременной, продолжала плясать во дворце. На Масленице во время бала ей сделалось дурно, и Пушкин едва успел ее довезти до дому: у нее был выкидыш.

II