Министр Нессельроде в письме от 11 июля 1824 года известил графа Воронцова, что по воле императора Пушкин не только будет удален из Одессы, но и, будучи исключен из списков чиновников министерства за дурное поведение, подлежит высылке в Псковскую губернию, в имение родителей под надзор местного начальства.
Месяца через три, уже из Михайловского, Пушкин писал о своем враге П. А. Вяземскому: «Каков граф Воронцов?..»
Полу-герой, полу-невежда,
К тому ж еще полу-подлец!..
Но тут однако ж есть надежда,
Что полный будет наконец.
Одесса. Гавань. Ф. Гросс. 1840-е годы
Глава восьмая. В МИХАЙЛОВСКОМ
I
Весною 1823 года вышла в Лондоне без имени автора сатирическая поэма '«Бронзовый век», но льва сразу узнали по когтям. Экземпляр этого стихотворного памфлета был, конечно, доставлен русскому царю, и Александр, бледнея от бессильной ненависти, прочел строки Байрона, ему посвященные. Поэт зло смеется над пристрастием царя к щегольству и балам, издевается над его либерализмом, когда дело идет о чужих народах, и над его деспотизмом, когда ему приходится считаться с народами, ему подвластными; царь сулит свободу Греции, если греческий народ признает его державную власть. Нет, Байрон не верит этому лицемеру, претендующему руководить делами Европы. Не лучше ли ему заняться своей несчастной страной, где народ изнемогает от рабства и нужды?..
И вот Пушкин, если верить графу Воронцову, ученик и почитатель этого ужасного клеветника! Возможно ли оставить поэта безнаказанным! Император Александр не знал, между прочим, что Пушкин уже охладел в эти дни к английскому поэту. Правда, в Михайловском, когда до него дошла весть о смерти Байрона[616], Пушкин заказал сельскому батюшке отслужить панихиду по рабе Божьем Георгии, о чем полушутя, полусерьезно сообщал сам в письмах к друзьям, но эта панихида была не только по мятежном лорде, но и по тем пушкинским пристрастиям, которые к этому cроку обратились в прах и пепел. Пушкин теперь был занят другим властителем дум — Шекспиром.
Но петербургским властелинам не было никакого дела, разумеется, до внутренней жизни поэта. Там, вокруг трона, были совсем другие интересы и заботы. Правда, кое-что в судьбе Пушкина было не безразлично для царского правительства. Это «кое-что» была слава поэта, его популярность, небывалая до того времени в русском обществе. Известность Державина была совсем другая. Она не выходила из круга привилегированных, да и сам Гавриил Романович был человек безопасный и весьма почтенный. Не то Пушкин. Его любят и ценят какие-то новые люди, чужие и непонятные для власть имущих.
Гоголь[617] рассказал однажды М. П. Погодину анекдот о том, как Пушкин, гуляя в окрестностях Одессы, забрел на батарею, расположенную в поле, и как офицер, узнав поэта, в порыве восторга скомандовал дать залп из всех орудий. Из палаток выбежали офицеры и немедленно устроили пир в честь Пушкина. Кажется, на этот раз Гоголь не выдумал этой истории. Она правдоподобна. О ней рассказывали и другие, а экспансивный поклонник Пушкина впоследствии приобрел тоже известность, но совсем иного рода: он стал монахом Оптиной пустыни. Его фамилия Григоров[618].
А как сам Пушкин относился к своей славе? Он откровенно писал, что в юности «любил уже рукоплесканья»[619]. Однако едва ли он был когда-либо слепым поклонником славы и, кажется, знал цену этому кумиру. Летом 1825 года он написал свою известную пьесу «Желание славы». Он признается своей возлюбленной:
Ты знаешь, милая, желал ли славы я;
Ты знаешь: удален от ветреного света,
Скучая суетным прозванием поэта,
Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал
Жужжанью дальнему упреков и похвал.
Но вот теперь, когда он в разлуке со своей возлюбленной, когда измена и клевета обрушились на него и он стоит один, «как путник, молнией постигнутый в пустыне», — теперь он желает славы:
Желаю славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Все, всё вокруг тебя звучало обо мне…
«Ежели бы ты приехал в Петербург, писал А. А. Дельвиг Пушкину, когда пришла весть в столицу об изгнании поэта, — бьюсь об заклад, у тебя бы целую неделю была толкотня от знакомых и незнакомых почитателей. Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты…»
Следуя официальному предписанию, 30 июля 1824 года Пушкин выехал из Одессы. Ему суждено было по дороге лишний раз убедиться в своей популярности: в Могилеве его узнали какие-то молодые люди и устроили ему экспромтом чествование. Пили, конечно, шампанское, так же как и на батарее под Одессой. И после кутежа несли его до экипажа на руках.