Жизнь-река

Пристать в темноте к обрывистому, захламленному буреломом, глинистому берегу до самого рассвета я так и не смог. Ночь показалась нескончаемой. В ожидании утра, солнечного тепла я бессчётно поглядывал на часы: «Как, ещё только пять минут прошло?!». На рассвете из–за поворота реки выросло на взгорье большое село. Это его огни блистали вечером на кромке горизонта и потерялись ночью, скрытые высоким ельником. Высоченный берег, неестественно красный в лучах всходящего солнца длинной полосой тянулся вдоль левого берега Оби, сливающейся в этом месте с протокой Старая Обь. Под красным яром стояли два речных толкача с баржами. Что там на уме у капитанов этих речных судов?

«Кривошеино», — вспомнил я прочитанное вчера на карте название села. Так вот оно какое… Старинное… Приземистые чёрные избы из лиственничных брёвен. Сколько им лет? Сто? Двести?

Разглядывать село времени не было: один из буксиров отвалил от пристани и пошёл на меня. Я и не предполагал, что в месте слияния столь сильное течение. Оно увлекло меня на фарватер. Слишком поздно заметил я белый бакен слева от меня и красный справа. Сначала я долго и безуспешно пытался уйти к правому, более близкому берегу. Изо всех сил мотая вёслами, с перепугу так раскачивал лодки, что в них через борта плескалась вода. Ночью, дрожа от холода, поленился подкачать их, и теперь, полуспущенные, они наполовину затопились. Буксир и баржи чёрными громадинами высились в какой–нибудь сотне метров от меня, а я никак не мог продвинуться к берегу. Оглядываясь, я видел его близким и недосягаемым.

Вдруг до меня дошло: там, в рубке буксира стоят и разглядывают меня в бинокль как букашку. Видят, как я тщетно пытаюсь преодолеть течение и сойти с фарватера. И они застопорили ход, отрабатывая винтами «задний», удерживая судно и баржи на месте. Наверняка ругают меня скверными словами. От страха и стыда за свою оплошность, которую в рубке буксира иначе, как глупостью, не могли назвать, я продолжал молотить вёслами, пока, наконец, не понял: надо развернуть катамаран и грести к противоположному, далёкому левому берегу. Лишь только я ударил вёслами в обратную сторону, катамаран легко и быстро сошёл с фарватера. Буксир тотчас двинулся вперёд, прошёл мимо меня, и я облегчённо вздохнул — пронесло!

Спасибо тебе, безвестный капитан! Ты замечательный судоводитель и настоящий флотский мужик!

Я выволок катамаран на мелководье. Сквозь чистую, прозрачную воду разноцветьем мелких камешков блестело дно. Я не оговорился: обская вода здесь намного чище и прозрачнее, чем в Новосибирске. На галечник полные воды лодки вытащить не удалось. Сил не хватило. Я отвязал их от деревянного настила, вылил из них воду. Стаскал на берег рюкзаки. Натянул верёвку между тополями, развешал для просушки одежду.

Солнце начало золотить вершины елей и крыши домов, но меня всё ещё трясло в ознобе от холода и пережитого стресса. Словно зомбированный, я вытряхивал на землю содержимое рюкзаков, а в глазах стояли нависшие надо мной громады барж. Впопыхах не обратил внимание на бортовой номер толкача. Очень жаль! С каким удовольствием я пожал бы руку его капитану–механику!

Из растрескавшихся пальцев сочилась кровь. Больно было браться ими за клапаны лодки, за пуговицы, за голенища сапог. Отчаяние моё было велико. Но не было бы счастья, кабы несчастье не помогло! Подрулил на моторке парень, сразу оценил обстановку и предложил:

— Поедем ко мне. Баню истопим, всё высушим. — Руку подал:

— Денис Елисеев… Рыбак.

— Геннадий Григорьевич… Путешественник. Иду из Бердска… Потерпел небольшое кораблекрушение.

— Ерунда. Лодки просушим, накачаем. Пусть здесь остаются. У нас никто не тронет. Такой на реке закон, — уверенно, без рисовки сказал парень.

— А кто у тебя дома, Денис?

— Мама Зоя и младший брат Николай. Отец умер два года назад. Так я управляюсь на реке за него.

— Неудобно как–то идти к вам, — замялся я.

— Не удобно на потолке спать, одеяло падает, — отшутился Денис, складывая в моторку моё снаряжение. Мы уселись в неё, Денис дал полный газ, и я испытал нечто, сродни приземлению с парашютом, гонке на мотоцикле, полёту на дельтаплане или спуску на горных лыжах с альпийской кручи. Моторка неслась по узкой протоке, шириной всего в каких–нибудь пять–шесть метров со скоростью…свистящего в ушах ветра! Протока виляла. Над ней нависали толстые ветки вязов и тальника. Всякий раз, когда перед глазами вырастал толстый сук, когда столкновение казалось неизбежным, дюралевая лодка плавно огибала ветку, не сбавляя газу. Мой новый друг невозмутимо, с видом индейца Чингачгука сидел на корме, очерчивая своей моторкой все препятствия словно карандашом. Глядя на его бесстрастное, невозмутимо спокойное лицо, я постепенно расслабился и даже заговорил с ним.

— Ты классно управляешь моторкой, — стараясь перекричать рёв двигателя, — похвалил я Дениса.

— Ерунда! С пяти лет хожу на моторе по этой речушке, — крикнул он мне, не сводя глаз с носа лодки. — Ничего удивительного. Обычное дело.

— Как же на такой скорости успеваешь отвернуть от кустов?