Жизнь решает все

Теперь Туран уже мог сидеть, подложив под спину халат, который пусть и задубел от крови, но все же был приятнее камня. А к запахам тело притерпелось. Аттонио расположился напротив, уложив на колени неподвижное Кусечкино тело. В големе не осталось ни капли эмана, а без него — и жизни.

— Ты тоже мертвец, — сказал Аттонио, поймав сочувствующий взгляд. — Даже если пока дышишь.

Дышалось на самом-то деле с трудом: внутри хлюпало, порой поднимаясь к горлу комком кровавой мокроты, но все равно с каждым часом. Туран чувствовал себя лучше.

— Даже если сумеешь выйти из подземелий, выбраться из Ханмы и Наирата. Даже если вернешься в Байшарру, ты все равно мертвец.

— Нет.

— В Кхарне ты умрешь даже скорее. — Аттонио аккуратно уложил голема в резной ларчик, единственную роскошную вещь в подземелье. — Кхарн не любит неудачников.

— Я не…

— Не неудачник? Ты это силишься сказать? Мнишь себя победителем? Дурак… Напасть на кагана. Во время Курултая. Ты думаешь, что смерть одного лучше смерти многих? Так вот, не одна и не две, не десять даже. Ханма пылает со всех концов, бунтует и льет кровь, но при этом она отлично помнит, по чьей вине это происходит. А Ханма всегда сводит счеты.

Пусть сводит, Туран не боится. Пусть предъявляет все, что имеет предъявить, но разве сумеет она хоть что-то исправить? Нет! Мертвеца не оживить, не посадить на престол, а значит, свободный, он будет манить своей доступностью. Еще много крови увидит Ханма, много имен запомнит и высечет в камне ударами мечей.

Аттонио же расхаживал по пещере, разгоняя словами подземную тишину:

— Ты думаешь, это ты напал, герой-одиночка Туран ДжуШен? Нет, напал Кхарн. В спину, подло, нарушая все заветы и обычаи Наирата.

Плевать. Пусть подло, пусть в спину, пусть нарушая, но оно того стоило. Цель достигнута, даже если старик не согласен.

— Ты думаешь, что бил по кагану? Снова нет. Ты бил по нам. Ты сделал неотвратимым то, что мы все пытались оттянуть. Войну.

— Будут. Воевать. За трон.

— За трон? — Аттонио подошел и потянул Турана за ворот рубахи на себя: — За какой трон? Каган жив. Спасся, явил чудо и показал благословение Всевидящего. Подмял под себя Ханму. Но не стоит ждать, что он и те, кто рядом с ним, вспомнят с благодарностью о нашей помощи, убийца Маранга. Они уже получили отличные пушки, чего еще желать? Разве что мести. Ты… Ты разрушил все, что только мог.

Жив?! Ырхыз-каган жив? Невозможно! Не бывает чудес. Не здесь, не в Наирате!

Сцерх сбил, сцерх смял, сцерх пронзил насквозь когтями, длинными и острыми как кинжалы. И настоящие ножи были! Туран помнил, как они славно, почти нежно, входили в плоть, как останавливались, наткнувшись на кости, как выходили, вытягивая темные нити крови, и опять опускались, прорубая новые раны.

— Он жив. Он на троне. Он собирает войска, чтобы разбить Агбая, и разобьет. С отличными пушками почему б и не разбить? А потом, собрав новое войско, поведет его к Чунаю. А знаешь почему? Потому что ты, Туран ДжуШен, не оставил ему выбора. Ты никому из нас не оставил выбора! Решил сразу и за всех, не озаботившись подумать над тем, куда приведет это решение.

Это потому, что не получилось. Потому, что Всевидящий — не тот милосердный, чьи ласковые руки хранят благословенный Кхарн, но жестокий бог наирцев — оказался сильнее Турана. И этот бог изменил совершённое, перечеркнул смерть. Перевернул мир. Сделал столкновение неизбежным. Не Туран виноват… Не виноват Туран!

— Что ты там бормочешь? — Аттонио толкнул, опрокидывая на спину. — Ищешь оправданий? И что нашел на этот раз? Еще одну великую цель, на которую можно списать и эту ошибку? Чем выше цель, тем больше спишется? Ну да, ну да.

— Он должен был умереть, — Туран постарался произнести слова четко, хотя говорить все еще получалось с трудом.

— Должен? Кому должен? Тебе? Мне?

— Кхарну.

— Кхарну… А зачем Кхарну смерь кагана? — Аттонио сел на каменный пол, скрестив на наирский манер ноги, и положив руки на колени ладонями вверх. Перетянутыми тонкими полосками полотна ладонями.

— Смута.

— Ну да, ну да. Туран ДжуШен убивает кагана и повергает весь Наират в, хм, смуту, которая длится бесконечно долго. Настолько долго, что страна умирает. Один удар, но в самое сердце. Так?

Кивок. Осторожный — шею тянет свежими рубцами, жесткими, сковывающими движения подобно ошейнику. И лицо еще занемевшее. Слева особенно.

Аттонио сдержанно прокашлялся и продолжил:

— Да, смута. Недолгая. Ровно до прихода в Ханму Агбай-нойона, а с ним Юыма, который хоть и мальчишка, но подходящих для трона кровей. Или его ты тоже собирался убить? Нет? Ну конечно, ты вряд ли вспомнил о его существовании. А надо бы… Итак, в Ханме сел бы Юым-каган, а дядя его, человек весьма неглупый и решительный, ловко подхватил бы свободные поводья. Да дернул бы неспокойный Наират в удобнейшую сторону: ничто так не объединяет народ, как внешний враг. Богатый враг. Давно привлекающий внимание враг. Враг, который ударил первым.