Жизнь русского обывателя. Часть 2. На шумных улицах градских

Но особенно отличались своими размерами богатые подгородные усадьбы, примыкавшие к границам города. «Мы воспользовались свободною субботою и вчерашним воскресеньем, чтоб съездить в Кусково гр. Шереметева и Люблино, принадлежащее Н. А. Дурасову, взглянуть на пространные оранжереи, наполненные померанцевыми, лимонными и лавровыми деревьями и несметным количеством самых роскошных цветов… Я никогда не видал ничего подобного… Кусковские оранжереи удивляют количеством и огромностью своих померанцевых деревьев и богатством произрастаний, но не так чисто содержимы, как люблинские: видно, что за всем бдительно наблюдает сам хозяин… Он в продолжение всей зимы имеет привычку по воскресным дням обедать с приятелями в люблинских своих оранжереях» (44, I, с. 60). Понятно, что когда у помещиков исчезла возможность «бдительно наблюдать» за своими померанцами, точнее, за множеством даровых крепостных рук, вся эта благостыня быстро повывелась.

Да как и не быть усадьбе обширной: сколько нужно было держать одной прислуги, крепостной, а затем вольнонаемной, при вековой привычке к «послугам»: не могла же барыня сама поправлять сползшую с плеча шаль! У князя Кропоткина на семью из 8 человек в Москве было «Пятьдесят человек прислуги… Тогда казалось непонятным, как можно обойтись без четырех кучеров, смотревших за двенадцатью лошадьми, без трех поваров для господ и кухарок для “людей”, без двенадцати лакеев, прислуживавших за столом…» (72, с. 22). Кстати, сохранившийся дом Кропоткиных в Штатном переулке (№ 26), где прошло раннее детство мемуариста, сравнительно невелик, и где все в нем помещались – уму непостижимо. В рязанском доме бабушки поэта Я. П. Полонского «…передняя была полна лакеями. Тут был и Логин, с серьгою в ухе, бывший парикмахер… и Федька-сапожник, и высокий рябой Матвей, и камердинер дяди моего Павел… Девичья была что-то невероятное для нашего времени. Вся она была разделена на углы; почти что в каждом угле были образа и лампадки, сундуки, складные войлоки и подушки. Тут жила и Лизавета, впоследствии любовница моего дяди, и горничная тетки Веры Яковлевны – Прасковья, и та, которая на заднем крыльце постоянно ставила самовар и чадила – Афимья, и еще какое-то странное существо, нечто вроде Квазимодо в юбке, в этом доме не имела никакого дела… Ночью, проходя по этой девичьей, легко было наступить на кого-нибудь… По ту сторону ворот тянулась изба с двумя крыльцами – там была кухня. Кушанья к столу носили через двор. Там жили дворецкий с женой, жена Логина с дочерьми, жена Павла с дочерьми, повар, кучер, форейтор, садовник, птичница и другие… Сколько было всех дворовых у моей бабушки – не помню, но полагаю, что вместе с девчонками, пастухом и косцами, которые приходили из деревень, не менее шестидесяти человек» (103, с. 281, 283–284). Но что там времена крепостного права и Рязань, к тому же самая окраина города! Уже в конце XIX в. в городском доме, в квартире у профессора князя Е. Трубецкого на семью из пяти человек были повар, его помощник, судомойка, няня, подняня, горничная, лакей, буфетчик, кучера и «Еще была многочисленная прислуга, штат которой, искренно, казался нам очень скромным по сравнению, например, с большим штатом людей у Дедушки Щербатова» (143, с. 131). Родившаяся в 1863 г., т. е. описывавшая в своих воспоминаниях пореформенное время, дочь графа Олсуфьева отмечала, что в их московском доме «…Было много прислуги, живущей большей частью со всей семьей, 3 лакея – один выездной в ливрее, один камердинер и один буфетчик, три горничные, кухонные мужики, повар француз Луи…» (78, с. 257).

А сколько нужно было содержать на городской усадьбе лошадей! Ведь барам не ездить же на извозчиках. У Бартеневых в Липецке на городской усадьбе стояло 12 лошадей. О двенадцати лошадях в городе вспоминал и П. А. Кропоткин.

Вполне естественно, что старинные барские усадьбы не обходились без собственной «инфраструктуры» – садов, парков и огородов. Многие богатые помещики содержали при садах оранжереи с померанцевыми и лимонными деревьями и грунтовые сараи – особые помещения для выращивания груш-бергамотов, персиков, дынь, а то и ананасов, правда, мелких и сухих. У графов Олсуфьевых в их семидесятинной московской усадьбе на Девичьем поле на трех десятинах под садом «Была оранжерея персиков, другая с пальмами и тропическими растениями, одна теплица с орхидеями, одна с камелиями, одна с азалиями, одна с рододендронами и еще огромный зимний сад, около дома, который был не менее 12–15 аршин высоты и где аорокарий был так высок, что пробил стеклянную крышу над собой… Был помимо оранжерей, знаменитых на всю Москву, огромный грунтовой сарай с чудными шпанскими вишнями» (78, с. 256, 262). Ну понятно же, что без араукарии, австралийского хвойного дерева, жить никак нельзя. Мужику без хлеба можно, а барину без араукарии – нет.