Жизнь русского обывателя. Часть 2. На шумных улицах градских

В праздничных обрядах и обычаях соединялись элементы христианских и народных верований и ритуалов, иногда очень древних. Это имело место и во время церковных праздников. Бурно проходили святки – 12 дней между Рождеством Христовым и Крещением Господним (Богоявлением). Колядования шли и после Рождества, на Васильев вечер, с которого начинался Новый год. Девушки на святках гадали о женихах, причем именно в городе было принято окликать на улице прохожих, спрашивая их имя, или бросать за ворота башмак: имя поднявшего и было именем будущего жениха. В квартире Лейкиных на Новый год после угощения «Взрослые садились играть в лото, а мы, дети, рядились во что попало и бегали по комнатам в “уродских” и “арапских” масках. На святках нам обыкновенно дарили карикатурные маски с длинными уродливыми носами, вывернутыми острыми подбородками, с нарисованными волдырями на лбу и на щеках. Были и черные маски негра с красными губами. Девочки рядились всегда цыганками в пестрые платки, а мальчики, большей частью, выворачивали шубы мехом вверх и, надев их, ползали на четвереньках, рыча и изображая медведей и волков. Угощением для детей были пряники, мармелад, пастила и орехи. Орехи давили дверьми. Трескотня шла по всей квартире. Играющим в лото взрослым подавались пунш, мадера, варенье. Помню, что блюдцев не полагалось к варенью. Варенье подносилось в вазочке, в ней была положена одна десертная ложка, и все гости ели варенье по очереди с одной ложки. Варенье подавалось разных сортов. Подавались яблоки, нарезанные на четвертинки, синий изюм и миндаль. Вечеринка заканчивалась ужином, в котором играла главную роль ветчина с горошком и клетчатый пирог с вареньем и желе из белого вина с вареньем и восковым зажженным огарком внутри. Иногда на время этих вечеринок приходили неизвестные нам ряженые, “на огонек”, как тогда говорилось. Эти ряженые в большинстве случаев были тоже в самодельных костюмах, пищали и ревели басом, называли хозяев и гостей по именам, и хозяева и гости старались угадать, кто бы это были под масками. Таких ряженых впускали в дом после некоторых колебаний и расспросов и тщательно следили за ними, чтобы они чего-нибудь не украли. Ряженые эти всегда являлись со своим музыкантом – гитаристом или скрипачом, тоже ряженым…

Сестра моей матери, тетка моя Ольга, тогда молодая девушка, а вместе с ней и наша прислуга, гадали на святках про суженого, спрашивали на улице имена, смотрели в зеркало, подслушивали у дверей чужих квартир. Удавалось или не удавалось им что-либо увидеть во время гадания в зеркале, я не знаю, но рассказывали они потом много фантастического, в котором большую роль играл “военный с усами”. Тетка впоследствии вышла замуж, но не за военного с усами, а за бородача купца-рыночника, торговавшего обувью.

К Крещению, в крещенский сочельник, маски от нас отбирались и сжигались. Считалось, что после Крещенья грешно было держать их в доме. Являлись приходские священники с крещенской водой, пели, кропили квартиру, а после ухода их мы, дети, ставили мелом кресты на всех дверях и окнах “от нечистой силы”. Святки с их “бесовскими играми” считались законченными» (с. 145–147). Само Водосвятие на Иордани, речной проруби в форме креста, совершалось торжественно, при огромном стечении народа, и многие, а особенно те, кто на святках надевал «хари», тут же ныряли в воду, чтобы очиститься от грехов. В канун Крещения не только дети, но, прежде всего, хозяйки чертили мелом, а лучше – выжигали пламенем церковной свечи кресты на притолоках окон и дверей: против нечистой силы, которой давалась полная воля на святках.