Жизнь русского обывателя. Часть 2. На шумных улицах градских

К началу ХХ в. память о предполагавшейся сословности общеобразовательной школы канула в Лету. В Новочеркасской гимназии в 1904 г. детей дворян и чиновников училось 265, духовного звания – 33, городских сословий – 94, сельских сословий – 101, иностранцев – 7; в том числе казаков – 295, иногородних – 205. По вероисповеданиям учащихся распределялись так: православных – 486, лютеран – 4, иудейского исповедания – 2, старообрядцев – 8 (102, с. 10). А в Рыбинской мужской гимназии в 1900–1901 г. детей дворян и чиновников – 162, городских сословий, т. е. купцов и мещан – 170, сельских сословий, т. е. крестьян – 37, духовного сословия – 26, иностранцев – 3 (131, с. 243). В Санкт-Петербургской 10-й гимназии в это же время «Состав учащихся был разнообразен, но сыновей аристократов и богатых людей не было. Учились дети скромных служащих, небольших чиновников, средней интеллигенции. Не были исключением и сыновья мелких служащих, рабочих. Был, например, у нас в классе сын почтальона, мальчик из семьи рабочего Путиловского завода, сын солдата музыкальной команды Измайловского полка» (50, с. 136). В маленькой провинциальной Вологде в 1912 г. было около 1800 мальчиков и девочек, учившихся в различных средних учебных заведениях, в основном гимназиях. Правда, сюда входили и ученицы епархиального училища, т. е. дочери духовенства (все же «эксплуататорский класс»). Но все равно, где же было набрать здесь столько детей дворян и чиновников?

Сословность образования даже и в первой половине XIX в. выражалась в создании специальных учебных заведений – дворянских пансионов и институтов. Так, нижегородское дворянство ходатайствовало об устройстве при открывшейся в 1808 г. губернской гимназии дворянского пансиона, поскольку «дети крепостных и разночинцев крайне неопрятны и на сидящих рядом с ними дворянских детей переползают известные насекомые, столь обыкновенные на детях низшего сословия». В просьбе отказали, однако было рекомендовано: «Чтобы сделать отличие благородным детям, то во время учения в классах можно сажать их особо на правой, а прочих на левой стороне; до начатия учения, чтобы они не имели сообщения, держать их в особых классах» (127, с. 382–385). В 30-х гг. все-таки дворянский пансион был открыт. В 1844 г. он был преобразован в Александровский дворянский институт. Читатель, конечно, уверен в высочайшем качестве подготовки в нем: ведь институт, да еще и дворянский!.. Однако его попечитель граф С. В. Шереметев укомплектовал преподавательский состав иностранцами… лишними в его богородской дворне: конюхом, садовником, парикмахером и пр. Так, венгр Пеликан, шереметевский садовник, прослужив при институте полгода швейцаром, получил должность классного наставника (!), продолжая соединять с наставничеством должности швейцара и садовника; но, во всяком случае, он хотя бы разбил при институте роскошный сад (137, с. 455). Нам вечно твердили о скудости народного образования в «церковно-приходских школах» (хотя начальное народное образование сосредоточено было не только в них). А вот что представляли собой дворянские пансионы и каковы были плоды образования в этих заведениях, сплошь да рядом содержавшихся иностранцами, а того чаще иностранками: «Мне чрезвычайно хотелось учиться в университетском пансионе; но французский язык, коим преимущественно и почти исключительно говорили тогда высшие сословия, был вывескою совершенства воспитания; я на нем объяснялся плохо, а воспитанники университетские не славились его знанием. Это заметила мамзель Дюбуа, прибавляя, что из рук г-жи Форсевиль молодые люди выходят настоящими французами. Рассуждая, что мне предназначено быть светским и военным человеком, а не ученым и юристом, сестра моя нашла, что действительно лучше отдать меня к французам. Видно, на роду у меня было написано не получить основательного образования […]

Был также и мусью Форсевиль… На природном языке говорил он как простолюдин, зато уверял, что весьма хорошо знает английский, и взялся два раза в неделю учить меня оному. Недостаток ли в его знании или в моих способностях был причиною, что я никаких успехов не сделал… Он долго жил в Англии… теперь я уверен, что он там был ремесленником. Бог весть как занесло его к нам и как встретился и совокупился он с француженкой, в России родившеюся, хотя безграмотною, но досужею и проворною бабой…