Жизнь с Раманой Махарши

«Кто ты – атеист, не верящий в Бога?» – спросил Бхагаван. Я был в слишком большом недоумении, чтобы отвечать. «Тот, у кого нет веры в Бога, – продолжал Бхагаван, – будет совершать множество грехов и бедствовать. Но ты – зрелый преданный. Когда ум достигает зрелости, и в этом зрелом состоянии ты думаешь, что отделен от Бога, ты впадешь в то же состояние, что и атеист, у которого нет веры в Бога. Ты – зрелый садхака (духовный ищущий). Тебе больше не требуется приходить сюда. Оставайся в Палакотту и занимайся медитациями там. Старайся уничтожить представление о том, что ты отличен от Бога».

Я покинул ашрам и никогда больше не возвращался обратно. Хотя мой домик находится всего в двухстах ярдах от ворот ашрама, я ни разу не навещал ашрам с того памятного дня в сороковых годах.

Где-то через двадцать дней, проходя через Палакотту, Бхагаван подошел ко мне, улыбнулся и сказал: «Я пришел получить твой даршан». Я был потрясен, услышав такие слова от Бхагавана, хотя и знал, что он шутит. Когда я попросил у него объяснения, он сказал: «Ты послушался моих слов. Ты живешь просто и смиренно, как я и учил. Разве это не прекрасно?»

Хотя Бхагаван попросил меня больше не приходить в ашрам, я по-прежнему думал, что волен говорить с ним, когда он бывает в Палакотту. Бхагаван вывел меня из этого заблуждения вскоре после того, когда я пошел повидаться с ним, пока он гулял по холму. Он повернулся ко мне и сказал: «Ты счастливее меня. То, что ты должен был дать, ты дал. То, что я должен был дать, я дал. Зачем ты все еще приходишь ко мне?»

Это были его последние слова, обращенные ко мне. Я подчинился его указаниям и никогда больше не подходил к нему. Я по-прежнему получал даршан Бхагавана, когда он приходил в Палакотту во время своей ежедневной прогулки, но мы никогда больше не говорили друг с другом. Если мы случайно встречались, он проходил мимо меня, делая вид, что не заметил меня.

Бхагаван однажды сказал мне: «Не цепляйся за форму Гуру, ибо она исчезнет; не держись за его ноги, ибо его служители остановят тебя. Истинный Бхагаван пребывает у тебя в Сердце как твое собственное Я. Это то, кем я на самом деле являюсь».

Разорвав личностную связь между нами, Бхагаван пытался заставить меня осознать, кем он является на самом деле. Бхагаван часто говорил мне, что мне не следует присваивать Я имя и форму или считать его некой личностью.

Однажды, когда мы осматривали статую богини, которую украсили для празднования Наваратри [59] в ашраме, он предостерег меня: «Не верь в реальность этой статуи. Не верь, что Господь имеет какую-либо форму. Я всепроникающе. Не думай, что оно ограничено формой тела, даже если это тело божества».

Бхагаван дал мне свою милость и затем разорвал личностные отношения между нами. Узы любви и преданности не были разорваны; они просто были перенесены в ум и в Сердце.

Когда Бхагаван тяжело заболел в конце 1940-х годов, мною владело большое искушение навестить его.

Я ни разу не поддался ему поскольку знал, что Бхагаван велел мне избегать его присутствия. Один преданный даже спросил об этом Бхагавана. «Аннамалай Свами служил Бхагавану длительное время, – сказал он, – но он не приходит проведать Бхагавана сейчас, когда Бхагаван серьезно болен».

Бхагаван, заметив определенную убежденность в своей правоте у спрашивающего, сказал: «Он тот, кто не приносит неприятности». Затем он добавил: «Вы все здесь, а ваши умы – в другом месте. Он находится в другом месте, но ум его – здесь».

Рангасвами, служитель Бхагавана, рассказал мне об этом в тот же день позднее. Было приятно слышать, что Бхагаван полностью осознает то, что я постоянно думаю и волнуюсь о нем.

В последний год жизни Бхагавана я страдал от непрекращающихся сильных болей в желудке. Некоторые врачи, приходившие лечить Бхагавана, лечили и меня, но ни один из них не сумел облегчить боль. Я не мог ничего есть, кроме жидкой каши, и даже ее – лишь маленькими порциями. Если я пытался съесть большое количество каши или какую-либо другую еду, боль в желудке становилась невыносимой. В последние дни жизни Бхагавана боль значительно усилилась.

Она сделалась столь жестокой, что, помню, я думал: «Позволь мне покинуть это тело прежде, чем Бхагаван покинет свое. Я больше не могу терпеть эту боль».