Жизнь счастливая, жизнь несчастная

Всё время, пока мама гостила у нас, она помогала с уборкой и ремонтом. Даже здесь, в курортном месте, она не оставляла своих привычек и проводила достаточно времени с тряпкой в руках. Через две недели мама уехала, и мы с супругом зажили нашей новой обычной жизнью. По вечерам, когда жара спадала, мы ходили на побережье Чёрного моря. Взору представлялись живописные заморские пейзажи. Они были непривычны и незнакомы мне, но наполняли спокойствием и умиротворением. Волны подбегали к берегу, пенясь, выбрасывали на песок брызги и отбегали прочь, чтобы потом с новой силой возвратиться. В тихом уединённом месте расположилось кафе, возле которого покачивалась яхта. Здесь протекала жизнь, чуждая мне. Жизнь, которую я никогда не знала.

Мы прогуливались по южным улицам, и я рассматривала дома. В основном это были гостиницы для отдыхающих и хостелы. Вдоль аккуратных и свежих заборов тянулись заросли винограда, и можно было только догадываться, что происходило за ними. Порой я начинала фантазировать, и представляла, как мы с супругом селимся в одной из гостинице, отдыхаем в номере, ходим на пляж и ничто нас не отвлекает, никакие заботы нас не колышат: готовить не надо, не надо заправлять постель и проводить уборку. Некоторые мечты тем хороши и сладостны, когда ты знаешь, что им не суждено сбыться, что они навсегда останутся лишь в твоих мыслях.

Но и этот чудесный период моей жизни не был гладок. Напомнило о себе обсессивно-компульсивное расстройсво, которое я заработала ещё в школе. В голову упрямо лезли навязчивые мысли, они не давали мне расслабиться даже на пляже. Но я крепилась, и никто не догадывался о терзающем меня чувстве. Я знала, что если поддамся навязчивой мысли, она словно снежный ком будет расти и расти, требуя от меня всё больших усилий.

От влажности воздух казался тяжёлым, и когда я заходила в магазин, у меня начинало темнеть в глазах. Живот приобрёл округлость и тяжесть. Я чувствовала, как плод давит на диафрагму и теснит мои органы. На учёт в женскую консультацию я так и не встала.

Схватки начались на 36-37 недели, но оказались ложными. Я лежала на кушетке, а гинеколог осматривала мой живот. Она наклонилась надо мной, и я взглянула в её лицо, в котором читалось усталость и раздражение.

Я бы с радостью забыла о существовании гинекологов и рожала бы дома, но это считается опасным и не одобряется законом. Вся эта надуманная система здравоохранения не оберегает женщин, а контролирует. Беременная женщина становится не на учёт, она подписывается в добровольно-принудительном порядке на каторгу. Гинекологи знают только то, что женщина должна сделать то, должна сделать это, и если в силу каких-то причин она не выполняет предписанных ей процедур и обследований, то считается безответственной и должна быть за это наказана.

Так сложилось, что с женскими врачами у меня связаны неприятные воспоминания. Когда я училась в университете, мне довелось обратиться в городскую поликлинику. Я простояла очередь в регистратуру, мне дали необходимые бумажки, и с ними я отправилась к кабинету гинеколога. Я ожидала своей очереди, когда вышла медсестра и начала проверять эти самые бумажки. Оказалось, что у меня какой-то из них не оказалось, и она сочла, что я пришла сюда, минуя регистратуру. Медсестра сказала, что меня принимать не будут. Я была убеждена в том, что на стойке регистратуры мне не дали нужного талона, и поэтому виноваты были они, а не я. Но моя установка «всегда и во всём виновата» мешала мне заступиться за саму себя, поэтому я продолжала сидеть у кабинета, ни говоря ни слова.

Всё таки меня приняли, но отнеслись как к жалкому животному. Медсестра язвила, сидя за столом, а гинеколог, пожилая женщина грузинской наружности, обращалась со мной нехотя и небрежно. Она грубо со мной разговаривала, грубо и бестактно провела осмотр. Я вышла из кабинета, униженная и оплёванная, отошла на лестничную площадку, где было тихо и пустынно, и заплакала.

Мне было горько и обидно от того, как со мной только что обошлись. Люди с образованием, в белоснежных халатах, которые должны быть интеллигентными, на деле вели себя словно бездушные твари, и больше напоминали работников вонючей забегаловки, а не специалистов одной из достойнейшей профессии. А причиной всему был огрызок бумажки, который мне не сочли нужным дать в регистратуре.

Теперь же я лежала на кушетке и смотрела на гинеколога, которая с неприязнью осматривала мой живот. Мне хотелось, что бы её лицо прояснилось, чтобы на нём проступили человеческие признаки, но этого так и не случилось.

С ложными схватками меня отправили на сохранение в больницу города Туапсе. Это было прекрасное время, проведённое в кругу таких же беременных, как и я. Я чувствовала между нами всеми общую нить. Мы общались, делились историями из жизни, а по вечерам смотрели телевизор в общей зале, расположившись на невероятно удобном угловом диване. Он занимал основную часть помещения, находился у окна, и на нём могло разместиться около десяти человек.