Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом

В июле 1903 года дом, задняя часть которого выходила на поля и в котором жил Питер Хадсон, посетила некая госпожа Эмили Смоллкинг. Они с мужем давно дружили с этой семьей. На этот же раз слишком разбушевалась истерия по поводу увечья скота. Госпожа Смоллкинг поговорила об этом с Питером Хадсоном, который ликовал и был откровенен. Он подошел к буфету и вдруг вынул ланцет, достаточный по размеру для того, чтобы убить лошадь.

«Смотрите, — сказал он, — вот этим убивают скот». Госпожа Смоллкинг почувствовла себя не в своей тарелке. «Убери! — сказала она, поспешно добавив: — Ты же правда не хочешь, чтобы я о тебе подумала, как о том самом человеке?»

Питер Хадсон убрал ланцет. Позднее инструмент попал в руки Конан Дойла. Как он им распорядился, в эти подробности лучше не вдаваться; но вот продолжение его досье, направленное в министерство внутренних дел.

«Все раны, нанесенные животным в августе, — писал он, — весьма специфичны. В каждом случае прорез был неглубок: кожа и мускульные ткани, но не внутренности. Если бы использовался обычный резак, он в некоторых случаях глубоко проник бы во внутренности. Обратите внимание на то, что ланцет для убивания лошадей выглядел следующим образом: он очень острый, но никогда не может глубоко проникнуть. Я представляю на рассмотрение суда очень большой ланцет, который Питер взял на перевозившем скот судне, в качестве единственного орудия совершения всех преступлений».

Он продолжал развивать дело, при этом показывая, что брат Питера, Джон Хадсон, соучаствовал в написании писем 1892–1895 годов и что семья Эдалжи была давним объектом неприязни обоих Хадсонов. Многие из его самых резких замечаний здесь приведены быть не могут, поскольку они слишком точно обрисовывали «П^гера Хадсона». Но официальные лица их прочитали.

Пока он ожидал доклада комиссии по изучению свидетельств, которая состояла из сэра Артура Уилсона, сэра Артура де Рутцена и господина Джона Л, Уортона, уверенность Конан Дойла усиливалась. Справедливость восторжествует. Он был в этом уверен. Кроме того, этот год обещал быть для него чудесным, годом исполнения желаний: в сентябре он должен был жениться на Джин Леки.

«И на свадьбу мы пригласим Эдалжи», — писал он.

В конце мая были опубликованы рекомендации комиссии и решение министра внутренних дел. «Представляются на рассмотрение обеих палат и на распоряжение его величества» некие выводы. Главный защитник Эдалжи, господин Йелвертон, прочитав их, был ошеломлен.

Джордж Эдалжи, заявляла комиссия, был необоснованно обвинен в увечье лошадей; комиссия не согласна с решением жюри. С другой стороны, у них не было причин сомневаться в том, что он писал анонимные письма. «Исходя из предположения о невиновности этого человека, надо признать, что он в какой-то степени сам навлек на себя беду». Поэтому он будет оправдан, но ему не будет выплачена компенсация за три года, проведенные в тюрьме.

Иными словами, они опять пошли на компромисс.

Это было слишком. Будто отравленные стрелы, на министра внутренних дел посыпались вопросы в палате общин. Юридическое общество, отражая мнение специалистов в этой области, моментально восстановило Эдалжи в рядах адвокатов с правом иметь практику. «Дейли телеграф» по подписке собрала для него пожертвований на 300 фунтов стерлингов. А Конан Дойл продолжал донимать министерство внутренних дел.

«Вы утверждаете, что Джордж Эдалжи — страдающий галлюцинациями сумасшедший?» — задавал он вопрос.

«На это нет никаких указаний».

«Выдвигалось ли когда-либо предположение о том, что он не в своем уме?»

«Нет».

«В таком случае, серьезно ли ваше предположение о том, что он послал мне семь бредовых писем с угрозами жизни?»

«Мы можем лишь обратить ваше внимание на шестую страницу доклада комиссии. Там говорится, что «эти письма имеют лишь весьма отдаленное отношение к вопросу о том, правильно ли был осужден Эдалжи в 1903 году». К нашему сожалению, этот вывод должен считаться окончательным».

Он не был окончательным. Конан Дойл снова ввязался в борьбу, сначала опубликовав в «Дейли телеграф» статьи под общим заголовком «Кто писал письма?», а потом — с июня по август — написав собственные письма. «Я не оставлю это дело полузавершенным!» — писал он. Каким-то известным только ему способом он получил образцы почерков Питера и Джона Хадсонов. Вместе с анонимными письмами он отправил их крупнейшему в Европе специалисту по почеркам доктору Линдсею Джонсону, к которому магистр Лабори обращался во время суда над Дрейфусом. С помощью имевшихся у него улик и заключения Линдсея Джонсона он доказал, что письма писал главным образом Питер Хадсон, а Джон Хадсон был их вторым автором.