Жизнь Шаляпина. Триумф

Ты не можешь себе представить, как растерянны городовые. Со многими арестованными я разговаривал после того, как их выпускали. Чуть ли не все в один голос заявляют – власти растерянны, явно подделываются к нам, ругают свое начальство, свою службу, а некоторые потихонечку правительство и даже царя. Может быть, мы еще увидим, Федор, как полицейские крысы бегут с тонущего корабля. Ведь растерянность и податливость наблюдаются не только в рядовых звеньях, но и в среднем полицейском чиновничестве. Опять же возвращаюсь к рассказу Марата о том же недавнем аресте его близких сподвижников. Представляешь, арестовали, продержали несколько дней в участке, а потом выпустили, даже не допросив. Принесли извинения, отдали все кошельки, все бумажки, при них находившиеся, фальшивые паспорта, явно в спешке небрежно сфабрикованные в Женеве, как признавался один из них. И ничего. Выпустили. И при этом намекали, что в такое тревожное время всякое может быть, но, дескать, скоро все изменится. Так что видишь, Федор, плохи их дела.

Может, впервые Шаляпин видел Горького в таком возбужденном состоянии. Густой низкий голос гудел, как набат, зовущий всех сограждан встать на защиту Отечества, глаза его горели светлым огнем, а руки то и дело рубили воздух, как будто перед ним были сотни полицейских голов, ненавистных и черносотенных, которых просто необходимо срубить для того, чтобы пышным цветом расцвела будущая рабочая и просто обывательская жизнь.

– Ты пойми, теперь как раз настало время, когда мы должны начать самостоятельные военные действия, мы должны руководить толпой. Нам дана задача – вооружаться, вооружаться, вооружаться, кто чем может, ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога, веревка или веревочная лестница, лопата для стройки баррикад, шашка, колючая проволока, гвозди против кавалерии… Не ждать указаний со стороны, а действовать самим. Такой отряд, как у меня, может сделать многое, сплоченный отряд – громадная сила. Решительность, натиск – три четверти успеха. Перед 17 октября в тюрьмах много было наших. Мы узнали план Таганской тюрьмы, готовили побег, Маруся тут особо отличилась, все уже было подготовлено ею и ее помощницами, а тут вышел этот манифестик, арестованных выпустили, а Баумана черносотенцы убили…

– Я слышал, похороны были торжественные? – спросил Шаляпин.

– Да, Федор, это было нечто изумительное, подавляющее, великолепное. Ничего подобного в России не было. Люди, видевшие похороны Достоевского, Александра Третьего, Чайковского, с изумлением говорят, что все это просто нельзя сравнивать ни по красоте и величию, ни по порядку, который охранялся боевыми дружинами.

– Алексей, никак не спрошу тебя, все забываю, ты так интересно рассказываешь, ты сегодня просто в ударе, как обстоят дела с постановкой твоей новой пьесы?

– В Драматическом театре Комиссаржевской премьера прошла с большим успехом, лучше всех актов прошел второй акт, как говорят мне доброжелатели, а там кто знает, не видел. У нас же, во МХТе, скорее всего пьеса провалится, бывал я на генеральной первых трех актов… Поставлено отвратительно, играют пакостно, пьеса вся искажена и, вероятно, со скандалом провалится, а не просто так… Прекрасно играют Книппер и Муратова, недурно Литовцева и некая Андреева. Как, Маруся, я правильно отвечаю на вопрос Федора? Или вы еще надеетесь на лучший прием публики?

– Может, ты и прав, Алеша, действительно «недурно» я играю, не более того… Федор Иванович поймет мое состояние гораздо лучше, чем ты, – сказала Мария Федоровна с упреком, обращаясь к Горькому. – Не надо было мне возвращаться в театр, ничего хорошего не получилось из этого. Я как предчувствовала, что стоит хотя бы несколько дней расслабиться, дать себе отдых, забыть о театре, как это временное состояние тут же скажется на игре, на спектаклях, а я же целый театральный сезон пропустила, ну, играла в провинциальных театрах, а потом заболела, уехала с Алешей в Ялту, в Куоккалу, увлеклась подпольными партийными делами… И вот печальный результат – «недурно» играет некая Андреева.

– Да что ты, Маруся, я не хотел тебя обидеть, ты ж мне близкий человек, не могу ж я тебя хвалить. Ты прекрасная актриса, никто с тобой не может сравниться, сколько раз я уж тебе говорил об этом своем восхищении. Вот видишь, Федор, ты присутствуешь при семейной сцене.