Жизнь Шарлотты Бронте

Начало 1840 года застало всех Бронте, кроме Энн, дома, в Хауорте. Не знаю, по какой причине был отвергнут план отправить Брэнвелла учиться в Королевскую академию. Скорее всего, обнаружилось, что затраты на его учебу окажутся выше, чем это позволял скромный доход отца, даже если учесть помощь, которую принесла работа Шарлотты у мисс Вулер, позволившая оплатить обучение и пребывание Энн в школе. Я слышала, что Брэнвелл был ужасно расстроен, когда план провалился. Он обладал действительно блестящими способностями и, прекрасно зная об этом, страстно желал прославиться в рисовании или живописи. Однако в то же время юноша начал все больше проявлять склонность к разнообразным удовольствиям и распущенности, что не могло не стать серьезным препятствием на пути к славе. Эти недостатки усиливали в нем жажду столичной жизни: он полагал, что только Лондон даст толчок развитию его мощного интеллекта и что только в крупных городах его таланты раскроются в полной мере. Поэтому он всей душой стремился в Лондон и по многу часов проводил над картой города, сосредоточенно ее изучая. О последнем можно судить из следующей истории, услышанной мной от местных жителей. Некий коммивояжер лондонской торговой фирмы приехал в Хауорт на один день. По несчастному обычаю, возникшему в деревне, «умницу Патрика» (так всегда называли его деревенские, в то время как в своей семье он был Брэнвеллом) позвали в трактир, чтобы занять приезжего умными разговорами и шутками. Заговорили о Лондоне, о тамошней жизни и увеселительных заведениях, и Брэнвелл подсказал лондонцу, как можно было бы кратчайшим образом до них добраться: пути пролегали по малоизвестным закоулкам. И только к концу разговора путешественник узнал из признания самого Брэнвелла, что его собеседник никогда в глаза не видел Лондона.

Судьба молодого человека в это время находилась в его собственных руках. Его отличали как необыкновенные таланты, так и благородные порывы. Однако он никак не мог научиться противостоять искушениям, его сдерживала только привязанность к своей семье. Когда он демонстрировал эту привязанность к родным, те укреплялись в вере, что с течением времени Брэнвелл исправится и они будут гордиться тем, как он сумел распорядиться своими блестящими талантами. Особенно любила его тетушка: у нее он был настоящим фаворитом. В жизни единственного брата, росшего в окружении сестер, всегда есть определенные сложности. От него ожидали поступков, он должен был действовать, в то время как сестрам надлежало только жить. Они чувствовали, что должны отступать, давая дорогу брату, и они преувеличивали эту свою обязанность, пропуская его вперед во всем. В результате молодой человек вырос совершенным эгоистом. В том семействе, о котором я пишу, все были почти аскетами по привычкам, но Брэнвеллу разрешалось потакать собственным прихотям. Правда, в ранней юности его способность привлекать и привязывать к себе людей была очень велика, и многие, вступая с ним в общение, оказывались так ослеплены, что были готовы удовлетворять любые его желания. Разумеется, он действовал осторожно и не открывал отцу и сестрам всех тех развлечений, которым предавался. Но со временем строй его мыслей и манера говорить становились все грубее. Сестры убеждали себя, что эта грубость – часть мужественности, и за своей любовью к брату не желали видеть, насколько Брэнвелл вел себя хуже, чем другие молодые люди. Они догадывались, что он подвержен неким заблуждениям, подлинную природу которых не понимали, но тем не менее брат оставался их любимцем, их надеждой, их гордостью – тем, кто со временем принесет великую славу имени Бронте.