Жизнь Штефана Великого

Историки, верящие только свиткам, скрепленным печатью, сочли себя вправе откинуть прочь старинное предание, ничем однако его не заменив. Я не историк, а потому позволю себе вернуть дедовскому сказанию его законное место. Не одни каменные строения да печати на бумагах представляют истинную жизнь; миф сохраняет в веках цвет души поколений. Все то, чему верили отцы и будут верить, отдаваясь мечтам, потомки наши, — истина, и ее не откинуть излишне серьезным людям. Нет ничего убедительнее прекрасного. А посему я свято берегу свою связь со спящими в родной земле и крепко помню то, что нам поведал Кантемир. Оставив горную твердыню, свободные жители нашли в Молдавии плодоносные равнины, обильно орошаемые водами, крепости и города, обезлюдевшие в годы нашествии; закрепившись на новых рубежах, они присвоили стране ее нынешнее название. Ляхи же и русские[58], соседи давние, именовали по старинке жителей Молдавии — волохами, стало быть, итальянцами. А турки прозывали их ак-валахами, что значит — белые валахи.

Среди неоглядных дремучих лесов на просторах от Кымпулунга до Вранчи паслись на плоскогорьях и склонах стада. Осенью пастухи гнали их на зимовье к заводям и лиманам. По горным рекам скользили к Серету и дунайским пристаням плоты. В стороне великой реки и моря земля становится ровней; там — Нижняя Молдавия. С Днестровского лимана в ясные осенние закаты виднеется среди окаменевших горных кряжей гора Чахлэу; там — Верхняя Молдавия. В степи воздух теплее, говорит Кантемир, но ветры уж не так пользительны здоровью. При всем том, в Молдавии болезней меньше, нежели в прочих жарких странах.

Изредка свирепствовала моровая язва да злые горячки, именуемые тифом. Исследование показало, что поветрие сие не местного происхождения: его заносят то из Польши, а то на левантийских кораблях, разгружаемых в портах. Злые же горячки, именуемые тифом, были местной хворью и по свирепости губительней, чем в других Европейских землях: молдаване могли поистине гордиться ее молниеносной скоростью. Да и косила она не меньше чумы. Занемогшие ею умирали большей частью на третий день. Лишь тот, кто выдерживал неделю, мог надеяться выжить.

Немногие достигали глубокой старости: редко можно было встретить семидесятилетнего, а восьмидесятилетнего и подавно; не то времена были такие, не то порядки жизни, не то естественная немощь жителей была тому виною; а вероятнее всего, причиной была постоянная необходимость оберегать мечом свое достояние от опасности, шедшей из Дикого поля; ибо людям то и дело угрожало рабство и погибель. Потому и жилища были скудные — чаще всего землянки, или шалаши; легко разрушаясь в пору нашествии, они вырастали тут же после них. Только в горах воздвигали большие и прочные строения. И еще одно: хлебопашцы жили дольше знатных, ибо кроме вышеописанных бед последним угрожали и другие.

Кантемир приводит слова польского писателя Орьховия об исконных жителях страны:

"Свойством своим, нравами и наречием они в малом от италийской породы отличаются. Молдавцы — дикие, но очень храбрые люди. И нет народа, который бы, невзирая на малость земли своей, превосходным в силе соседним неприятелям отпор делал, а при нападении на него войной так победоносно защищался. Храбрость их такова, что они в одно и то же время со всеми неприятелями и со всех сторон войну вели и одержали верх".

Я не склонен думать, что деды наши были отважнее прочих народов: горя у них было больше, да и местоположение опаснее. И владели они благодатнейшими угодиями в этой части света. Возможно, легче было бы уйти из этих мест. Однако они оставались тут, и не только по глупому упорству и дурному нраву своему: нигде после бедствий не плодоносила так обильно земля, как в Молдавии, возмещая сразу семь неурожайных лет; нигде за вьюжной непогодью не следует прекраснее весны. Так что к другим дурным наклонностям молдаван прибавился и грех постоянства. Создатель наделил их мягким и отходчивым сердцем, и только нужда ожесточила его.

Димитрий Кантемир хвалит воды Молдавии, пригодные во всяком деле. Среди них ему особенно по вкусу прутская вода — она-де, хоть и мутная, легче прочих и здоровию полезнее. Если дать ей отстояться в стеклянном сосуде, то песок осядет на дне, а вода окажется самой чистой и прозрачной. На собственном опыте Кантемир убедился, что 100 драхм[59] прутской воды на 30 драхм легче прочих.

Не только прутская вода, но и другие воды Молдавии были с древних пор, да и поныне считаются полезными прежде всего потому, что их оставили в том состоянии, в каком им небом быть определено. По этой причине они почитались вредными лишь тогда, когда разливались потоками, либо затопляли поля, что случалось довольно часто. По свойственному легкомыслию, молдаване не позаботились оградить их. Если реки прорывались в одну сторону, жители переносили пашни и стада на другую, по-братски делясь с потоками и признавая за ними, как и за всеми прочими стихиями, их исконные права и первенство.