Жизнь Штефана Великого

У этих удивительных предков, общавшихся с таинственным потусторонним миром, имелось и немало недостатков, дабы уравновесить добродетели. Высокомерие и гордость были их второй природой. Владевший дорогим конем и отменным оружием почитал себя превыше всех. Известные смельчаки и забияки, они, однако, быстро успокаивались и сменяли гнев на милость. Свирепые во гневе — они, вместе с тем, выказывали склонность к шутке и веселью. Войну всегда начинали храбро, но затем часто падали духом. Владели они особым ратным искусством: на бегу обращались лицом к преследующему врагу и крепко налетали на него. К рабам — по изменчивому нраву своему — относились то ласково, то жестоко. В благополучии надменные, они в несчастье скоро унывали; охотно берясь за дело, еще охотнее оставляли его. Презирая науки и философию, они считали, что грамота потребна одним попам.

А потому величайшим из всех чудес были они сами, сумевшие в пору грозного нашествия оттоманов уберечь себя, свою землю, веру и ереси.

Но наряду со многими изъянами, было у молдаван и немало хорошего. Пригожими женами своими они могли воистину гордиться. До любви охочие, женщины на людях держали себя скромно и прилично. Достойно похвалы радушье, с которым принимали путников. И не только зажиточные, но и самые бедные выказывали подобное же гостеприимство, давая путникам и их коням ночлег и бесплатный стол три дня сряду. Скитальцев встречали радостно, как братьев. Иные мешкали с обедом до часу дня и, дабы не сесть за стол одним, отправляли слуг искать на перекрестках путников.

Но в этом славном деле недоброхоты видели плохое: не от любви, мол, к ближнему сие, а от любви к гульбе.

Перечисляя недостатки, уместно напомнить еще один: бездорожье в пору дождей. Впрочем, нельзя не заметить в этом деле и хорошей стороны: при поломке оси телеги на ухабах молдаване умели выходить из положения с помощью топора, двух кольев и трех магических формул. Немцы — и те не ведали такого.

И, наконец, помимо всех упомянутых пороков, молдаванам были присущи и все остальные. А по сему поляки, люди изящного вкуса и совершенные во всем, доносили миру, что в злобе своей молдаване готовы огреть топором и самого небесного владыку![67] Лишь Штефану-Воеводе удалось положить ему конец.

Глава IV О слухах, ходивших в Молдавии после смерти Яноша Гуниади; о воскресении господарской власти в Сучаве в лето 1457-е и о новом устроении Молдавии

I

Год 1457, начавшийся по тогдашнему летоисчислению 1 сентября, принес обильные осенние дары: так повелось испокон веков. Но молдаван другое радовало: затишье, случавшееся редко в Молдавском господарстве. На подворьях вдоль больших дорог, где стояли проезжие купцы, на ярмарках, где толпились плугари, на мельницах и виноградниках, где тоже собирались люди, — всюду обсуждались вести из Валахии, Семиградия и других земель; и, немало дивясь этим слухам, молдаване, известные выдумщики, украшали их на каждом сходе новыми подробностями.

С самого Успения шла молва о кончине Яноша Гуниади Семиградского; теперь уж не было в Европе полководца, который бы смог остановить нашествие врагов христианства.

Небу угодно было избрать своего защитника среди черного люда. Сказывали ученые нямецкие иноки, посещавшие сходы в Нижней Молдавии, что матерью Яноша была-де простая валашка; только редкой красоты, равной себе не знала. И увидел ее однажды в селе некий князь Жигмонд, охотившийся в горах и, уязвленный девичьей красой, полюбил ее. Когда же вскоре настала пора воротиться князю в стольный град, подарил он деве перстень и сказал:

— Вот тебе мой княжий перстенек. Когда понадобится тебе моя помощь, или захочешь увидеться со мной, приходи в стольный город и поищи меня. Остановят — покажи перстенек: все двери пред тобой откроются.

Родив младенца, красавица повязала голову платком[68] и пошла в город Жигмондов поведать князю о рождении сына. Сказывают, князь Жигмонд немало тому обрадовался и пожаловал матери своего сына земли и Гунедоарский замок. Однажды сидела она с младенцем на завалинке и пела песню, какую поют все матери Семиградия и Молдавии; дитя же тешилось отцовским перстенечком. Прилетел тут ворон, покружил над ними, опускаясь все ниже, и вдруг грянул с высоты и схватил княжеский подарок. Заплакал младенец, закричал птице, парившей в вышине, чтобы отдала отцово достояние. И ворон послушался, спустился, воротил украденное. То было первое небесное знамение: быть Яношу Гунедоарскому володетелем и великим полководцем. И стал он в свое время витязем известным, и полнился мир его делами; не будь его — топтать бы туркам Вену и Буду копытами коней.

— Не стало боле рыцаря христианства, — жалобно тянули нямецкие чернецы, — осиротел божий мир. Одолеет Махмет-султан сербов, и семиградцев, и валахов, и нас беда постигнет.