Жизнь Штефана Великого

Оставался младший сын Яноша Гуниада Матвей, опекаемый по малолетству дядей, знатным вельможей Михаилом Силади. Часть магнатов примкнула к ним, желая возвести Матвея на венгерский престол. Была еще и третья партия, ратовавшая за немецкого кесаря Фредерика.

Молдавия была под рукой Казимира-короля; по обычаю времени Петру Арон-Воевода клялся ему в вассальной верности. То был союз короля с ленником-князем. Сюзерен пользовался правом auxilium et consilium[73], вассал же довольствовался поддержкой господина, весьма ценной по тому шаткому времени. Оскудение Молдавии в последние два десятилетия превратило ее князей в захудалых просителей, то и дело спасавшихся бегством в Польскую землю. Казимир был недостаточно властен, чтобы водворить в Молдавии порядок, как того требовали торговые интересы республики; молдаване же — народ слишком бойкий и неспокойный, чтобы внимать одним словам; а посему не очень почитали они польского короля. Разумные люди радовались бы монаршьему покровительству — им же была любезней независимость да свой молдавский князь. И еще того чудней, они считали, что католик, хоть он и христианин — все равно остается католиком; а веры христианской лучше и праведней молдавской на свете не сыскать. Пускай православные жители Червонной Руси, подались под руку польского круля — молдаване за веру отцов стояли крепко. Оттого и пошла про них худая слава средь соседних народов. Нелепей всего было то, что сии молдаване, готовые лечь костьми за веру христову, слушали с ухмылкой монашьи да поповские укоры в маловерии, чревобесии в посты, в небрежении к божьим храмам. И слово-то какое богохульное придумали: рати, мол, — воевода, бабьему войску — поп!

II

В то лето 1457-е на святой зацвели сады и кодры надели зеленое убранство. К этому времени хуторяне чинят сараи, правят заборы, обновляют запруды, приводят в исправность мельницы, выхаживают ягнят, пересчитывают и отбирают овец; готовят плуги и бороны. Весна сгоняет дымную мглу, затянувшую долины, дабы просветлели дали и всевышний обозрел свою землю. По всей стране от гор и до Лимана жители, все до единого радостно и усердно откликаются на зов весеннего солнышка. Так повелось от древних поколений.

В такую-то пору, когда молдаване съезжаются домой на праздники из самых отдаленных мест, разнесся слух, что Штефан-Воевода, сын Богдана-Воеводы Мушата, перешел у Аджуда рубеж с валашской ратью.

Время похода было искусно рассчитано. Рэзеши, которым настал черед заступить на господареву службу, сомневались: верить молве, аль не верить? Покуда же кони их паслись на выгонах. Льготчики[74] и жители господарских сел, отбывавших воинскую повинность, не торопились. Прочие тревожились еще того меньше: с появлением Штефана пуще прежнего пошли в народе толки о законных правах внука Александра Старого. Повсюду скакали бирючи, призывая людей сидеть смирно и спокойно по домам, ибо князь не с Молдавией воюет, а с Ароном-Воеводой, слугой Махмет-султана, погубителем господаря Богдана. И скоро всевышний оправит правого и казнит лиходея. И взойдет над страной солнце обновления. Кому люб новый, достойный воевода, тот пусть сядет на коня и приедет в субботу ночью бить челом господарю Штефану в Сучаве.

Многие молодые рэзеши Яланской и Бырладской долин, услыша такие слова, опоясались саблей и сели на коней. И вышли они к войску на серетский шлях и били челом новому государю. Старые медлили: воля господня.

Благоприятные приметы сопутствовали Штефану. На небе ни облачка. Ветер тек с юга. Добрыми вестниками в белом расцвели за одну теплую ночь черемуха и черешня.

В Борзештах князь спешился у малой церковки и преклонил колена пред ликом божьей матери. Вошедшие за ним бояре своими глазами увидели: когда Штефан склонил голову, солнце озарило лик святого младенца. Когда же он поднялся, живая серебряная шпора протяжно зазвенела. Отдав последний поклон Богородице и младенцу Иисусу, господарь вышел, тихий и задумчивый, из святой обители. Затем поднялся в стременах на белом скакуне своем и, насупясь, огляделся. Полки его стояли на взгорье и вдоль шляха. Завидев сверкающий шлем господаря, они зашевелились. Но Штефан не двигался с места, и ратники застыли, обнажив головы. Тогда он протянул левую руку в перчатке к Сучаве. Сжал кулак, словно держал уже в нем стольный город, потом упер его в бок, защищенный кольчугой.

Это было во вторник на страстной неделе, в полдень.

Вышло повеление полкам пробираться незаметно опушками дубрав по высохлым склонам. А господарь следовал шляхом, не отходя от Серета-реки. На той стороне скакали по виду безоружные верховые, осторожно прощупывая дали. В 4 часах ходьбы перед войском находились быстрые конные лазутчики с добрыми проводниками. Получая беспрестанно вести о том, что делается севернее его, Штефан на каждой стоянке раздавал новые повеления.