Жизнь (СИ)

Запах дерева внутри стал сильнее. В одном углу стояли готовые изделия: пара сундуков, стол и две крепких табуретки. На верстаке лежала незаконченная работа, в которой угадывалась скамья со спинкой. Васик — пожилой, но еще крепкий мужчина, чем-то похожий на староруских былинных богатырей, сметал стружку, завершая работу в мастерской.

— Доброго вечера, Васик, — улыбнулась я и представилась, — меня зовут Елька, я Селесина жиличка. Заказ хочу сделать…

— Добро, — кивнул столяр, — что ты хочешь? Сундук? Стол? Стул?

— Нет, — мотнула я головой, — хочу, чтоб ты мне вещь сделал, которой пока не существует… справишься?

— Да-к, как же я ее сделаю, если ее не существует? — хмыкнул Васик.

— А я тебе расскажу, — рассмеялась я.

Коромысел я в своем деревенском прошлом навидалась вдоволь, хотя воду носила всего пару раз. Но уж объяснить строение этого нехитрого прибора могла. Что там трудного-то? Согнутая дугой деревяшка и металлические крючки из гвоздей на концах. Легче легкого…

На мой рассказ столяр хмыкнул и задал кучу вопросов. Начиная от «для чего эта штука?» и заканчивая «из какого дерева желаете?». И если про то, для чего коромысло нужно, я рассказала подробно, то все остальное оставила на откуп мастера.

Первое коромысло было готово через две недели… Конструкцию пришлось дорабатывать и вносить множество изменений, которые я не учла сразу. Оказалось, просто гнутую жердину носить на шее неудобно. Больно. Пришлось переделывать. Стесывать среднюю часть. Потом оказалось, что само коромысло слишком тяжелое, и мы с Васиком решили, что концы тоже можно немного стесать, чтобы уменьшить массу. А потом оказалось, что гвозди не самый подходящий материал для крючков, потому что под весом полных ведер гвозди разгибаются. А кованные крючки, которые сделал кузнец, пришлось ждать еще целую неделю. И с учетом всех доделок-переделок обошлось оно мне очень недешево — в три с половиной филда… всего на полтора филда меньше крепкой двухспальная кровать.

Готовое коромысло я несла домой с гордостью, предвкушая какой восторг вызовет «странная штука», как ее называл Васик, у женщин. И как они захотят себе такое же.

Когда я затевала всю историю с коромыслом, моей целью было облегчить работу себе. Но пока мы делали и переделывали его, доводя до совершенства, я начала осторожно мечтать, что смогу бросить работу в харчевне и начну на коромыслах зарабатывать. Васик будет их делать, а я продавать. И ему хорошо, и мне не дурно.

Оставалась самая малость — заинтересовать покупателей так, чтобы они готовы были выложить полтора филда за коромысло. Эту цену я определила, как розничную. Чуть дороже табуретки и чуть дешевле косы. Васику буду платить филд, он же будет делать мне коромысла из своего материала. А по шесть гринок себе оставлять.

Я специально подгадала время, когда у колодца на улице соберется толпа женщин, чтобы провести презентацию перед большим количеством народа. Ведра на крючки зацепила, коромысло на одно плечо подвесила и выплыла из ворот павой… У Селесы свой колодец был, но разве же там меня кто увидит?

Иду я, ведра покачиваются, поскрипывают. Рыжие волосы в косу заплела, платье нарядное надела, у Селесы выпросила. Чуть великовато, но ничего, передник белоснежный повязала и платье теперь не болтается, и красоты виду своему добавила.

А бабы пустоголовые, вместо того, чтобы на меня смотреть, попами ко мне повернулись и обсуждают что-то громким шепотом. Увидела в кучке Лезу, жену Васика, и грешным делом решила, что обо мне с моим коромыслом болтают. Иду, улыбаюсь во все тридцать два зуба, барыши будущие подсчитываю.

— Елька, — заметила меня Леза, рукой махнула подзывая, — поди сюда скорее!

А меня дважды звать не надо, я уже рот на ходу открыла, чтоб быстрее речь приготовленную произнести.

— Елька, Селеса говорила, ты грамоту разумеешь? — спросила меня Леза, когда я подошла.

— Разумею, — кивнула. — И не только грамоту, смотрите, какое я коромысло придумала. Теперь воду носить легко будет. На плечо повесила и понесла.

— Ты этой своей штукой, — нахмурилась жена Васика, — мужа моего замучила, теперь к нам пришла? Не нужны нам никакие «коморылсы» — исковеркала она слово то ли нечаянно, то ли нарочно, — мы и руками быстрее натаскаем… Верно, бабоньки?

Бабы закивали с усмешкой глядя на меня и на «коморысло»

— Ты, Елька, скажи лучше, сумеешь письмо прочитать, которое Керке-солдатке от мужа пришло? А то наш грамотей единственный помер на прошлой неделе.

— Смогу, — пожала я плечами и протянула руку, — давай, прочитаю.

Бабы расступились, и вперед вышла маленькая, щуплая женщина. Она вытащила из-за пазухи сложенный лист и протянула мне:

— Вот… вчерась пришло. Моченьки нет, хочу знать, когда он домой вернется. В прошлый раз писал, что скоро…

Я развернула листок, пробежала глазами по написанному. Почерк у солдата был ужасный. Курица лапой лучше пишет. А ошибки хуже, чем у первоклассника. Да и само письмо умещалось в три строчки. Я невольно фыркнула.

— Что?! — насторожилась Керка-солдатка, — не можешь?