Жизнь сначала

За целый день не удалось перекинуться с Тошей ни словом. Сразу после вручения аттестатов начался педсовет. А мне пришлось идти домой за пиджаком. А ещё за цветами.

Не хочу признаваться себе в этом, но я ревную Тошу ко всем.

Сидит она в учительской на педсовете, я завидую тем, кто с ней вместе дышит одним воздухом, слышит одни и те же слова. Едет она в автобусе, я завидую тем, кто садится или стоит с ней рядом. Я завидую ребятам, с которыми она разговаривает. Бывшим ученикам, с которыми она уходит неизвестно куда. Мне кажется, все отщипывают от Тоши принадлежащие мне её слова, её улыбки. Я ревную её к воздуху, которым она дышит, к стенам, в которых она сейчас находится.

Покупаю Тоше гвоздики. Сколько раз при мне ей подносили цветы бывшие ученики, наши ребята! Радуется она по-настоящему только гвоздикам. И я отбираю ей девять гвоздик — три розовых, три белых и три сиреневых.

Наконец выпускной вечер.

Перетерплю его, и больше никто никогда не помешает мне быть с Тошей вдвоём, никто не будет отнимать её у меня.

Много домашних тортов понапекли девчонки. Много у нас шампанского. Много конфет. Чтобы не мучиться из-за того, что Тошу непрерывно приглашают танцевать, выпиваю бокал шампанского и бреду в свой класс. Посижу в тишине, в темноте — кончится же когда-нибудь этот дурацкий вечер, и мы с Тошей… останемся вдвоём?!

Но класс не пуст. Волечка, Рыбка, Сан Саныч, ещё человек пять распивают шампанское. И с ними Зверюга.

— Вот тебя-то нам и не хватало! — возопил Волечка. — А я тебя искал! У меня к тебе разговор.

Где он меня искал? Какой разговор?

Сразу забываю о словах Волечки, потому что Зверюга говорит:

— Я должна вам признаться, ребята, я буду скучать о вас. Хоть иногда навещайте старуху.

— Ну какая вы старуха? — театрально взмахивает руками Волечка. — Вам только недавно исполнилось сорок! Разве сорок это старость?!

— Смотря как ощущать себя, — говорит Зверюга. — Я и смолоду чувствовала себя старше всех. — Она улыбается, а я не верю её улыбке, что-то уж очень натужно она улыбается. — Не забывайте, ребята, математику, — говорит Зверюга. — И в жизни страны, и в жизни человека должен быть строгий порядок. Порядок определяет надёжность жизни. Не верьте, что мир — это хаос. Мир — это порядок. Гармония. Как в математике. Если устроить всё по порядку, не получится неожиданностей.

Слова Зверюги нравятся мне.

Гармония: это когда в согласии жизнь и смерть, дурное и хорошее. Чувство вины перед дедушкой точно мхом заросло — есть, но не саднит внутри. Да, никогда не забыть. Да, не искупить. Но надо жить с этой виной, она осталась во мне как напоминание — осторожно, не повтори, не оступись ещё раз. Это чувство вины перед дедушкой заставляет меня звонить родителям: как они?

Гармония: в согласии добро и зло.

Математика — гармония.

— Псих! На мехмат?! Ты?! — орёт Волечка. — Да знаешь ли ты, что совершаешь преступление?! Решил искалечить свою жизнь? Жизнь одна, в ней нельзя ошибиться. А ты — художник!

Странно, что он говорит такое при Зверюге?!

— Математика не для тебя, сухая наука!

Что, Волечка совсем с ума сошёл? Он же сам идёт на мехмат! Он же так радовался, что мы будем всегда вместе! На сто восемьдесят градусов разворот?!

— Этих математиков, как собак нерезаных, каждое событие и чувство готовы перевести в числа. Ты слепой? Оглянись, что вокруг делается! Деревья вырубают, землю заливают асфальтом, вместо живой жизни — механизмы. — «При чём тут деревья и земля?» — недоумеваю я. — Кто-то должен побороться за человека, за его душу! Ты должен стать художником! И даже в голову не бери: не пущу на мехмат. Я — твой друг, я отвечаю за тебя.

Зверюга всё-таки ворвалась в речь Волечки:

— Что с тобой стряслось? Ты заболел? Ты же десять минут назад говорил о том, что без математики не представляешь себе жизни! Я же договорилась… у меня там ученик… да вы все трое — прирождённые математики! — Рядом со Зверюгой маленькая Рыбка — совсем ребёнок у подола матери. Она смотрит на меня и молчит. Что думает она, Золотая Рыбка моего детства? Но Зверюга отвлекает меня от Рыбки. — Математика погибнет без тебя, — говорит мне Зверюга.

На неё жалко смотреть. Красные пятна. Прыгают губы. Совсем не походит на Зверюгу. Выглядела бы смешно — такая большая и чуть не плачет! — если бы не страдание в каждой черте её крупного некрасивого лица.

— Ты же говорил, не можешь без математики! — повторяет Зверюга. Голос её почти не слышен. — Ты же говорил, идёшь на мехмат!

— Мы очень любим математику! — восклицает патетически Волечка, отворачиваясь от Зверюги. — Конечно, больше математики мы любим вас, потому что вы не от мира сего, в вас нет ничего для себя, вы только математику и видите. Но наша профессия — живопись! — кричит он громко. — Мы — художники, понимаете? И Птаха должен служить не науке, а живым людям, он должен им открыть… — Зверюга пошла к двери, чётким своим шагом припечатывая паркет: солдат в юбке, бессонный, самоотверженный, лишённый всех личностных примет солдат — страж науки. — Куда вы?! — позвал её растерянно Волечка.