Жизнь солдата

Так или иначе, но радио доставляло мне большое удовольствие. Я часто испытывал необыкновенное блаженство от его присутствия. Но прошли месяцы и годы, и я постепенно привык к нему, как привыкают ко всему новому, и вечером стал засыпать раньше, чем кончались передачи. Самым интересным было то, что репродуктор наш никогда не выключался. Как начинались радиопередачи рано утром, так и продолжались они до двенадцати, а то и до часу ночи. И никому они не мешали. Наоборот, когда бывали перерывы, то все спрашивали, почему радио молчит, не испортилось ли оно. Именно благодаря радио я был в курсе всех событий, которые происходили в нашей стране и за рубежом.

Вот каким был наш дом, в котором я жил и учился до призыва в Красную Армию.

Глава четвертая Улица

Наш дом стоял на улице Либкнехта, но речь в этой главе пойдет не обо всей улице, а только о начальном ее отрезке: от казармы охранников моста до белой каменной церкви, или от переулка Клары Цеткин до Бобруйской улицы. Оглядываясь на далекое прошлое, я могу утверждать, что наша улица оказалась довольно счастливой. Я имею ввиду, конечно, живших на ней людей. Счастье наших соседей я усматриваю в том, что большая часть их уцелела после последней опустошительной войны, уничтожившей почти весь наш городок, а нашу улицу – полностью. Из всех моих сверстников по нашей улице ни один не погиб. Разве это не счастье?

А теперь, продолжая свой рассказ, я начну издалека. В связи с тем, что я появился на свет в то время, когда умирал мой отец, мама считала, что я – как бы его продолжение на земле и поэтому уделяла мне особое внимание, по крайней мере, в первые годы жизни. С первых же лет мне постоянно внушали, чтобы я далеко от дома не уходил. И я целыми днями играл во дворе нашего дома.

Двор наш был огорожен забором только с улицы, но зато был совершенно открыт днепровским просторам. Каждый день перед моими глазами раскрывались картины необыкновенной красоты. Этот удивительный мир природы ежесекундно, ежечасно, ежедневно изменялся и беспрерывно обновлялся перед моими глазами новыми красками и новым обликом. Поэтому двор для меня был как бы наблюдательным пунктом, с которого я следил за всей этой изменчивой красотой. На таком дворе не могло быть скучно. И если бы даже меня не ограничили рамками двора, я все равно не нашел бы лучшего места для своего времяпрепровождения. Вы можете сами убедиться в этом, если встанете на высоком днепровском берегу и окинете взглядом заднепровские картины природы. Я тогда и не подозревал, что есть дворы, на которых кроме соседних домов ничего не видно. У меня и в мыслях даже не было, что есть дворики, как на дне колодца, где видны только высокие стены и высоко над ними – маленький кусочек неба. Тогда я был уверен, что у всех детей жизнь так же просторна и привольна, как у меня.

В то время Днепр не был таким тихим, как теперь. Он жил тогда полнокровной жизнью, как подобает настоящей большой реке. День и ночь по ней курсировали рейсовые пассажирские пароходы, баржи, соединенные по две и даже по три вместе. Кроме того, по реке плыли плоты с лесом, без конца шныряли моторные лодки, не говоря уж об обыкновенных лодках и «душегубках» жителей нашего городка.

Пароходы шумно шлепали по воде своими колесами, создавая на воде крупные волны, моторные лодки наполняли воздух стрекотом своих моторов, и только длинные плоты плыли тихо и степенно вниз по течению реки. Перед тем, как пройти под мостом, они останавливались у нашей дамбы и тщательно готовились к этому переходу. Представляете, какое разнообразие картин на одном только Днепре сменялись перед моим восторженным взором! Скучать было просто некогда, хотя я играл там чаще в одиночестве, чем вдвоем. На улицу я выходил тогда, когда там играли знакомые соседские мальчишки, а также когда на крыльце отдыхала мама, беседуя с соседками.

Улица у нас была тихая, хотя она и находилась рядом с главной улицей города Циммермановской. Начальный отрезок главной улицы до поворота на Бобруйскую улицу был мизерным отрезком большой магистрали Москва-Брест, и поэтому здесь было наиболее интенсивное движение транспорта. Однако, до нашей улицы этот шум почти не доходил. Мы, дети, могли часами играться на середине улицы в теплом сером песке, не опасаясь лошадей с повозками: они очень редко проезжали по нашей улице.

Единственный момент, когда мы прятались по дворам, освобождая улицу, был вечером при возвращении коров с пастбища. Тогда даже взрослые не решались стоять на улице. А когда проходил мимо громадный бык с острыми рогами и налитыми кровью глазами, то становилось страшновато даже за забором.