Жизнь спустя

Во время прогулки в тюремном дворе Кампесино и Лоренте напали на охрану, вырвались и с тяжёлыми ножевыми ранами всю ночь шли на юг, к Ираку. 5 февраля наткнулись на советский патруль. Обратный путь: Тбилиси – Москва в телячьем вагоне, битком набитом заключёнными, без еды, без воды. Лубянка, Бутырки, пересыльная тюрьма на Красной Пресне и лагерь – шахта в Воркуте. Барак и в нём доходяги, живые трупы. Выход Кампесино видит в одном: становится шахтёром-стахановцем. НКВД не верит в его «перековку». Год спустя – катастрофа: обвал в шахте, у Кампесино повреждён позвоночник, изранены ноги. Медицинскую комиссию возглавляет женщина-врач, лейтенант НКВД; она освобождает Кампесино на полгода от тяжёлых работ и, подлечив, приспосабливает себе в любовники. «В ней не было ничего человеческого», – вспоминает он. Награда – ссылка в теплые края. В июне 1947 года Кампесино отправляют из Воркуты в Самарканд. Новый срок он отбывает в лагере в Ашхабаде, работает в «доме смерти» – бараке для умирающих – могильщиком. Спас лагерный врач – немец, бывший лётчик, воевавший в Испании в нацистском «легионе Кондор».

– Мы тебя очень уважали, – признается он бывшему врагу.

Растрогались и побратались.

Но вот 6 декабря 1948 года, ночью, страшной силы землетрясение – бараки рухнули. Друг-узбек Ахмед предупреждает:

– Не шевелись, живых придут добивать.

На рассвете они выбрались из-под развалин и трупов и пошли к иранской границе. Знавший туркменский язык Ахмед добывал пропитание, одежду. Его убил советский снайпер. В Тегеран Кампесино пришёл один. Там теперь были американцы, они ему пове рили. Врачам американского госпиталя понадобилось три месяца, чтобы вернуть его к жизни.

Каир. Германия. Италия. Франция. «Товарищи» выступления Кампесино всюду встречают в штыки: ложь, клевета на страну социализма. В 1950-м он – свидетель на процессе Давида Руссе, аналогичном процессу Кравченко.

– Знаете ли вы, что в конце 1948 года в Советском Союзе было 20 миллионов заключенных? Вы за СССР, а это самая гигантская тюрьма в мире!

Ему не верили, иронически улыбались: «Бред!»

До самой смерти Франко в 1975 году Кампесино перебивался каменщиком во французском городе Метце.

Когда его сыну Мануэлю в Мадриде попалась на глаза газета со статьей о проживающем в Метце Кампесино, они, всей семьей, решили: самозванец. Всё-таки дочь поехала удостовериться, нет ли у самозванца татуировки, описанной мамой. Татуировка оказалась на месте, и семья воссоединилась.

Мне больше не довелось видеть Кампесино, а могла бы: я на свободе с ноября 1982 года, он умер в октябре 1983 (в 78 лет).

Post scriptum.

27 марта 2004 года за подписью Сергея Нехамкина «Известия» опубликовали на двух полосах материалы «К 65-тилетию окончания гражданской войны в Испании» под заглавием «Бородатый Кампесино к нам пожаловал опять!» «Рассказывать про Кампесино «Известиям» помогали его дочь Виктория Кравченко, историк Андрей Елпатьевский и писатель Елена Сьянова». В автобиографии Кампесино называет свою русскую жену Татьяной, а дочь Валентиной (наверняка боялся, рассекретив имена, повредить им). На многочисленных фотографиях изображены Кампесино в годы гражданской войны – на коне, на митинге, в штабе, его русская жена Ариадна Джан, дочь полковника – черкеса Джана, бывшего адъютанта Будённого (умерла в 1999) и их двухлетняя дочь Виктория Кравченко (родилась в 1944), ныне врач, активистка московского Испанского центра. Приводится последнее письмо Кампесино Ариадне (остальные она в панике уничтожила), где он умоляет её разрешить ему побыть десять минут с двухлетней дочкой. В 1983 году «похороны Кампесино стали символом национального примирения, – писал испанский корреспондент ТАСС. – Его хоронил весь Мадрид. За гробом шли две колонны – бывшие республиканцы и бывшие франкисты, отдававшие последние почести самому достойному из былых врагов».

7. ТАСС, КПСС и любовь

В Телеграфном Агентстве Советского Союза мои обязанности референта Справочной редакции заключались в том, чтобы ежедневно обрабатывать газеты на испанском, английском, немецком, итальянском и французском языках – держать в ажуре картотеку по странам Латинской Америки, Испании и Италии – для журналистов, писавших о ходе войны, о смене правительств и пр. С немецким и испанским я справлялась запросто, с французским похуже – послушала его месяц в Париже, прочитала, как роман, грамматику, десяток книг и всё. Итальянский, слава Богу, похож на испанский, а английский… Кусала себе локти, что отмахивалась от маминых настояний позаниматься, – другие почитали за счастье у неё учиться. Так что английский остался у меня на низкой стадии. (Впрочем, где-то в 60-х годах я перевела книгу англичанина Френка «Анна Павлова» для издательства «Искусство».)