Жизнь спустя

И вот, пятнадцать лет спустя, мы с Бруно вдвоём перебираем подробности, горячимся, перебиваем друг друга – кто как пел, чем Монтсеррат Кабалье была лучше Кабайванской, чем хорош Плачидо Доминго, надо ли осовременивать оперные постановки…

Передо мной в поезде Рим-Милан был человек, больной неизлечимой болезнью, но избавительницей-перестройкой вылеченный от другого тяжкого недуга – клаустрофобии, от которой тоже умирают. Несмотря ни на что, счастливый человек!

Я вернулась в купе в растрёпанных чувствах: всколыхнулось… Отвлёк всё тот же сосед слева:

– Синьора, извините ради Бога, но мы тут все умираем от любопытства. Кто это был?

Я вкратце объяснила.

Мой попутчик схватился за голову:

– Я почувствовал… Знакомая улыбка… Упустить такой случай… Ведь мы с ним учились на одном курсе в Пизанском университете…

Я была свидетелем безутешного горя.

Почему исчезают люди

Почему исчез живший в Англии физик-теоретик Бруно Понтекорво, вскоре стало известно: он выбрал… несвободу, Советский Союз. Он был коммунистом, а СССР – родина коммунизма, гарантия светлого будущего человечества. Вроде бы всё ясно. Всё, да не всё. Большой энциклопедический словарь, хоть и перестроечного времени (1991), сообщает лишь, что Бруно Понтекорво, советский физик, академик, родился в Италии в 1913 году, с 1940 года работал в США, Канаде, Великобритании; лауреат Ленинской и Государственной (бывшей Сталинской) премий.

Напрашивается вывод, что он привёз с Запада советской власти атомные секреты. Но на то они и секреты, чтобы о них не знать, а лишь гадать. Я знала только, что мои знакомые физики, критиканы и чистоплюи, любили Бруно. И чувствовала, что его давно точит синдром западни – он жил в номенклатурной золотой клетке.

Надо было дожить до 2004 года, чтобы в миланской правой газете «Иль Джорнале» увидеть фотографию: Бруно в чёрной каракулевой шапке пирожком шагает по улице Горького (он жил напротив меня) и прочесть статью Дуччо Тромбадори, написанную явно со смешанным чувством: с гордостью за выдающегося соотечественника, «достойного более, чем Нобелевской премии» (Понтекорво был одним из «ребят с улицы Панисперна», группы Энрико Ферми, Эмилио Сегре и Этторе Майораны, «чьи достижения определили судьбу Европы») и с горечью…

В 1936 году Бруно Понтекорво уехал во Францию. Вернуться в Италию он, еврей, не мог из-за расовых законов. В русле «утечки мозгов» отправился в США, участвовал в военных англо-канадских программах. После войны поселился в Англии, работал в ядерной лаборатории, а в 1950-ом бежал в СССР. «Его переход с Запада на Восток, – пишет автор статьи, – нельзя рассматривать как случай шпионажа, это был сознательный, идеологиче ский, политический выбор учёного». В одном из интервью Понтекорво самокритично признал: «Меня побудило покинуть Запад то, что было для меня тогда Солнцем будущего». Это «тогда» продлилось около сорока лет, пока реальный социализм не растаял, как мороженое на солнцепёке. Только после этого Бруно Понтекорво признал, что его политические взгляды были лишены логики и скорее походили на религию.»

Недавно в Лондоне были обнародованы документы «досье Понтекорво», из которых следует, что английская разведка его отъезду в СССР под предлогом туристской поездки не препятствовала, «поскольку у него был ограниченный допуск к атомным делам».

А вот почему исчез, куда канул навеки его коллега Этторе Майорана, так и осталось тайной. Энрико Ферми писал о нём: «Бывают гении, – такие как Галилей и Ньютон; так вот, Этторе из их числа».

Тридцатидвухлетний Майорана преподавал в Неаполитанском университете. Однажды он сел в Неаполе на пароход, курсировавший между Неаполем и Римом, но в Рим не приехал. Полиция, министры, деятели культуры так и не докопались до истины.

Решил уйти из жизни или от жизни по примеру своего земляка – пиранделлиевского Маттии Паскаля?

Леонардо Шаша предположил, что Майорана заперся в том же монастыре, что и лётчик, бомбивший Хиросиму. И написал об этом прекрасную повесть.

Луиджи Визмара, снабжавший меня итальянской прессой, – я читала старые газеты и журналы от корки до корки, то были мои университеты – обратил моё внимание на туринскую «Ла Стампу», начавшую печатать повесть Шаши «Исчезновение Майораны». Прочитав начало, я решила «Верняк!», верный бестселлер; главное, с пылу, с жару! И не теряя времени на переговоры с издателем, немедленно приступила к переводу. Поскольку речь шла о «ребятах с улицы Панисперна», я, естественно, позвонила Бруно. Тогда ещё не было фотокопировальных машин. На перевод газетной полосы понадобится два дня, – говорю, – приезжай послезавтра к вечеру, раньше я дать тебе газету не смогу. Он не выдержал, примчался раньше времени и томился у меня на диване, сгорая от нетерпения, когда же я поставлю точку. Продолжение следовало, он опять приезжал заблаговременно, сидел на диване, изнемогал, чтобы выхватить у меня туринскую газету и мчаться домой читать на покое.