Читаем Жизнь среди людей полностью

Жизнь среди людей

Он продолжал бить меня, и в какой-то момент я почувствовал, что стало больно. Но боль шла фоном. Как и его вопли.

Потом каким-то образом я оказался на полу, а Игорь пинал меня в живот.

Потом он ушел.

Я вернулся в свою комнату и лег под одеяло. Мне было страшно.

Я долго не мог уснуть, а, когда услышал громкий храп, доносящийся из маминой комнаты, то достал новую тетрадь для стихов, положил ее на подоконник и начал писать.

Небо отражало фонари, и ночь была светлой. Я все видел.

И я писал.

Украденное времяв зрачках твоих танцует.Утраченная вечностьрастает навсегда.А с севера крадутсяк нам шторма и бури,И падает на лицаталая вода.Дрожащие ресницыпокрыты льдом забвенья.И скалы, что остры,как лезвие ножа,Блестят под мутным солнцемвыжженной пустыни.И ты танцуешь слепо,тихо, не спеша.Твои движенья плавноуходят в не-забвенье,Оставив только пепелот тысячи костров.Ты жаждешь не прохлады,не вечного спасенья.Но твой лимит превышен,а твой удел суров.Твой танец есть реальностьнежданного забвенья.И шаг твой осторожен,ты тонешь в миражах.Но у тебя есть вечностьиз тысячи мгновений.И ты бесстрашно-слепотанцуешь на ножах.Мозаики тех храмов,где ждали просветленья,Осыпались, поблеклиза тысячи веков.И выцветшие стеныне стали не-забвеньем.Они давно укрытыпеплом и песком.

Это стихотворение показалось мне тошнотворным и пафосным.

Но, после того как я написал его, я сразу уснул.

* * *

6 февраля, в четверг, Алина не появилась на факультативе по психологии, и Соня пришла одна. Было странно видеть ее в одиночестве. Обычно она всюду ходила с Алиной, и я стал воспринимать ее как какой-то придаток. Это тоже было неправильно.

Женя покрасила волосы в ярко-розовый цвет, что ей на удивление шло.

Вика сидела очень ровно, как обычно. В последние дни мы почти не разговаривали. Как-то так получилось. Я сказал ей, что Влад повредил ногу, но не уточнял, как это произошло.

Это угнетало.

Я знал, что могу поговорить с Викой, потому что она была не такая, как Артем Хвостов, Гриша Зыбин или Надя Соловьева.

Но я не мог ничего сказать.

Ничего.

Я открывал рот, и слова не шли. И я молчал, молчал, молчал.

Я молчал обо всем, что хотел сказать.

После факультатива я остался в кабинете психолога, когда все остальные ушли.

– Ты хотел со мной поговорить? – спросила Ольга Алексеевна, улыбнувшись.

Ее улыбка меня деморализовала.

Я помотал головой и вышел из кабинета. Я пошел в нашу раздевалку, переобул сменную обувь, но, вместо того чтобы пойти домой, просто сидел на стуле и смотрел в пол.

На полу лежал линолеум, и через некоторое время мне показалось, что узоры на нем начали двигаться.

– Эй? – услышал я сверху.

Я поднял голову и увидел перед собой миниатюрную черноволосую девочку. Это была Соня.

– Ты почему одна? – спросил я.

– Алина вообще-то болеет. А я зашла за ее туфлями. Она попросила. А ты что здесь делаешь?

Я пожал плечами.

– Что-то случилось? – Соня нахмурила брови и села на соседний стул.

– Не со мной, – ответил я, – И это самое ужасное.

– А с кем?

– С моим сводным братом, – я снова опустил глаза.

– Что случилось?

Я помотал головой. Мне не хотелось говорить об этом, потому что я не понимал, что сказать.

Но через какое-то время я почувствовал, что моей спины что-то коснулось. Это была рука Сони.

Соня положила ладонь мне на спину.

Это было странно, но не неприятно.

– А у тебя как дела? – спросил я.

– У меня? Нормально, – Соня улыбалась, но у нее были напряжены нижние мышцы лица. Значит, улыбка была не настоящая, – А вот Алина простудилась. Теперь сколько-то там тренировок пропустит. Жалко.

Я кивнул, хотя жалко мне не было.

Соня опустила голову, и я заметил, что корни волос у нее не черные, а светлые.

– Ты красишь волосы?

– Ага.

– Зачем? – спросил я, – Это портит структуру волос.

– Затем что я альбинос.

– И что?

– Быть белой гораздо хуже.

– Ты одна на двадцать тысяч, – сказал я, – А хочешь быть как все.

– Нет такого понятия «как все».

Я пожал плечами.

– Зато бывает «одна на двадцать тысяч».