Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре

Аркадий спрятал в ближайшей подворотне котелок с клеем и хотел снова идти к Марии Валерьяновне, но вдруг вспомнил, что именно сегодня в три часа дня он непременно должен быть в училище.

Реалисты ставили «Игроков» по Гоголю, и в спектакле Аркадий исполнял роль гусара. «Делать нечего — придется идти в реальное, — решил Аркадий, — а к Марии Валерьяновне зайду после».

Около реального на него чуть не налетел Митька. В руках у него была большая пачка листовок. Митька тоже участвовал в «Игроках».

— Куда же ты, Митька, ведь репетиция?.. — остановил приятеля Аркадий.

Митька только рукой махнул:

— Какая уж тут репетиция? Вот эти бумажки велено раздавать. Беги в реальное, там их знаешь сколько!

Аркадий взял у Митьки листовку и, прочитав, ахнул. В ней все наоборот: и голосовать надо не за седьмой список, а совсем за другой, и войну, оказывается, надо вести «до победного конца», в общем, все совсем не так, как у Марии Валерьяновны. И листовки эти напечатаны не на серой оберточной бумаге, а на белой глянцевой.

Аркадий вбежал в вестибюль реального. Каменный пол был весь усеян белыми листками бумаги. Какой-то первоклассник взял слишком большую кипу, споткнулся, выронил пачку и вот сейчас, сердито пыхтя, ползал на коленях по каменному полу, собирая бумажки.

Оказывается, кадеты не дремали. Значительную часть своих листовок они привезли в реальное училище, чтобы их распространяли ученики.

— Голиков! — услышал Аркадий за спиной строгий голос. — Голиков, вы почему не подчиняетесь приказу инспектора?

Это говорила преподавательница французского языка, которую все за глаза звали «жабой».

— Голиков, соизвольте, как и все, подняться в учительскую и взять там листовки.

Инспектора реалисты боялись больше всего на свете — это был неприятный и въедливый человек, который за малейшую провинность оставлял учеников после уроков на два часа или же шел к родителям жаловаться, грозя исключением.

Аркадий неохотно поднялся на второй этаж в учительскую.

В углу, под большой иконой, была свалена огромная груда листовок, перевязанных в аккуратные пачки.

— А вот и Голиков явился, как всегда с опозданием, — ехидно заметил инспектор.

— Больно нужны мне ваши листовки. Я на репетицию…

— Ах, вы, Голиков, чем-то опять недовольны? Может, и вы попались на удочку к этим, как их… большевикам. — Инспектор театрально вскинул указательный палец вверх и торжественно продолжал прокурорским голосом: — К этим распространителям противогосударственных идей, отравляющих своим большевистским ядом юное поколение борцов за истинную свободу! Вы поняли меня, Голиков? — закончил свой монолог инспектор.

Аркадий мотнул головой и неохотно взял одну пачку.

— Маловато, маловато, — заметил инспектор. — Влезть на пожарную лестницу у вас, конечно, хватает сил. Но странно, почему вы вдруг изнемогли? — продолжал издеваться инспектор.

И вдруг в голову пришла дерзкая мысль. «Ну хорошо, — думал он, — я вам покажу усердие, вы меня узнаете!»

Аркадий схватил одну пачку, потом вторую, третью и быстро вышел из учительской.

Инспектор переглянулся с француженкой и, самодовольно улыбаясь, пояснил:

— Воспитание, да‑с, воспитание. Детские души — это чистый воск, и мы при умелом обращении можем лепить из них все, что угодно…

Через полчаса запыхавшийся Аркадий снова появился в учительской. В руках у него был мешок. Ни слова не говоря, он нагрузил его листовками.

Инспектор и француженка не могли не нарадоваться усердию строптивого ученика, так часто досаждавшего им своим буянистым поведением: Голиков менялся буквально на глазах.

Растроганный инспектор подошел к Аркадию.

— Похвально! Похвально, Голиков! Признаюсь — я не ожидал от вас такого усердия и благоразумия. Право, не ожидал. Я сообщу о вашем благородном поступке господину… — инспектор замялся, — товарищу директору.

Инспектор похлопал Аркадия по плечу.

Аркадий взвалил мешок на плечо и, сгибаясь под его тяжестью, направился к выходу.

«Вот чудак, — думал Аркадий, вспоминая восторженные слова инспектора: «благоразумие», «благородный поступок»… Знали бы они, куда я несу их листовки! Думают, побегу на заборы наклеивать? Как бы не так, только и ждите».

И на самом деле, все листовки Аркадий тащил на окраину города, туда, где стоял домик Марии Валерьяновны. Кадетские листовки сначала прятались в сарае, а потом их просто-напросто сжигали.

Выгрузив очередную пачку, Аркадий забирал у Марии Валерьяновны листовки с номером семь и спокойно расклеивал их по городу, чему были несказанно рады и угрюмый человек в солдатской шинели, и девушка в гимназическом платье, и другие хорошие люди — товарищи Марии Валерьяновны.

Дни буржуазии были сочтены. На пороге уже стоял Великий Октябрь.

27 октября в 12 часов ночи по аппарату «Юза» из Нижнего Новгорода попросили позвать кого-либо из большевиков. Сообщение было коротким:

«В Петрограде и в Москве власть взята в руки Советов зпт принимайте меры тчк Подробности сообщим тчк».

Этого события давно ждали арзамасские большевики. На почте дежурила Софья Федоровна Шер.