Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре

— Ну, будя, Аркадий, никуда я тебя не отпущу. И не думай. И не мысли. И не уговаривай. Мне мамаша твоя строго-настрого приказала: никуда от себя не пускать… Я нянька вроде бы при тебе. Понял?

Аркадий рассмеялся и провел пальцем по рыжей щетине друга.

— А разве няньки с бородой бывают?

— Няньки, они всякие бывают. Так что не думай и не мысли. Будя, Аркаш, будя!

«Ну вот, опять заладил свое «будя», — подумал Аркадий — И как не понимает, что он уже член РКП. Целых три месяца. Даже сам товарищ Вавилов сказал про него, что он, Голиков, «настоящий большевик и бравый солдат революции».

А тот, словно читая мысли Аркадия, продолжал:

— Рано тебе, Аркаш, на фронт. Да и кто возьмет тебя на свою голову. Молод ты еще. Ну, конечно, смелый, стрелять умеешь. Это не отнимешь. А все-таки молод.

В коридоре снова появился Ефимов. Проходя мимо Аркадия и Антипыча, он остановился.

— Какие же у себя дела? Выкладывай!

— Да вот мне бы в отряд попасть…

— В отряд? — Ефимов нахмурил сросшиеся широкие брови, что-то обдумывая. — Так, так… Ну а лет-то тебе сколько, воин?

— Шестнадцать, — соврал Аркадий.

Ефимов смерил Аркадия с головы до ног.

— Парень ты вроде ничего. Крепкий. Шестнадцать, пожалуй, будет. Ну а отец что скажет?

— А его дома нет, товарищ Ефимов. На фронте он. Может, встречали. Комиссар полка Голиков Петр Исидорович.

— Голиков, говоришь? — переспросил Ефимов. — Петр Исидорович Голиков… Нет, пожалуй, не приходилось.

— А как же в отряд? — спросил Аркадий.

— В отряд, пожалуй, брат, тебе рановато. Вот если ко мне в ординарцы. Ты как?

Аркадий даже подпрыгнул от радости: ординарцем так ординарцем!

Ефимов в первый раз улыбнулся.

— Ишь обрадовался! — Потом строго поглядел в глаза: — Постой плясать. А ты, брат, не сдрейфишь, не убежишь?

— Это чтобы я, товарищ Ефимов, да убежал? Да вы вот Ивана Антипыча спросите.

Антипыч слушал разговор Аркадия с Ефимовым и думал про себя: «Не пусти его сегодня с добрыми людьми, он завтра сам убежит, а там бог один знает, что будет и к кому пристанет. Голова-то у парня горячая. А Ефимов — человек серьезный. А потом и кем берут — ординарцем. Все-таки не на фронт».

— Ну а твое мнение? — обратился Ефимов к Антипычу. — Как, не струсит?

— Что верно, то верно. Парень он не из трусливых — прямо заявляю. Только…

— Что только?

— Да вы не сомневайтесь, товарищ Ефимов, — заторопился Аркадий, боясь, что тот начнет отговаривать. — Это вам и товарищ Чувырин скажет, военный комиссар — он меня знает. Вот у меня и удостоверение есть, что военному делу обучен.

— Ну ладно, решено, сказал Ефимов — Пойдешь к Назарову. Знаешь его? Вот и отлично! Получишь обмундирование и пусть на довольствие поставит. Жить будешь со мной. В третьем вагоне.

— Есть товарищ командующий, получить обмундирование, — лихо козырнув, повторил Аркадий.

— Ну давай, адъютант, действуй. Скоро в путь-дорогу.

Так Аркадий стал адъютантом Ефимова, а его приятеля Федю Субботина зачислили в отряд бойцом.

В самый канун 1919 года Ефимов отправился в Москву. С ним адъютант Аркадий Голиков.

Прощай, Арзамас! Прощайте, мама, сестры, дом на Новоплотинной, пруд, на котором велись «морские сражения», клуб на Сальниковой! Прощайте все хорошие люди, боевая дружина!

Детство окончилось.

Но хорошая жизнь только начинается.

…В купе вошел товарищ Ефимов. Аркадий вытянулся в струнку.

— Сиди, адъютант, — добродушно усмехнулся Ефимов. — Небось, горько расставаться с родным домом. Грустно?

— Грустно, — признался Аркадий.

Ефимов вздохнул.

— Правильно сказал, что грустно. Ну ничего, герой, не хмурься. Все будет хорошо, и впереди — хорошая жизнь.

— Все будет хорошо, — согласился Аркадий.

Ефимов улыбнулся.

— Ну, что ж, адъютант, мне пора. Спокойной ночи!

— Спасибо, товарищ командующий.

За окном в темноте ночи кое-где мигнут огоньки маленькой деревушки, и снова ночь и снова тьма. Только мерно постукивают колеса на стыках и поют свою вечную песню о путях и дорогах. Мотив у этой песни всегда одинаковый, а слова — всегда разные: кто о чем думает.

Впереди лежал далекий и незнаемый путь, о котором не мог догадаться даже сам товарищ Ефимов. Много еще будет впереди боев и походов, и побед, и поражений. А победы и поражения — извечная судьба солдата.

Москва встретила Аркадия непривычным гулом. После тихого и сонного Арзамаса новый город показался гигантским муравейником. По улицам сновали люди, трещали мотоциклы, тяжело пыхтели грузовики.

Пешеходы с угрюмыми лицами тащили по тающему снегу санки, нагруженные мешочками муки, кульками картошки, охапками наколотых дров.

Длинные очереди вытянулись у продовольственных лавок. Бойкие лотошники надрывно кричали:

— Есть «Ира»! Имеется «Ява»!

В старомодном дорогом пальто и кружевном чепчике старуха с интеллигентным лицом выкрикивала:

— Настоящий германский сахарин! Есть сахарин!