Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре

Тихий лесной разъезд №216 превращается в станцию Крылья самолета и на глазах ребят становится прекрасной страной, совсем не похожей на ту глухомань, какая была здесь. Петька и Васька убеждаются, что в выдуманные ими «дальние страны» не надо ехать и что они совсем рядом.

Сам Гайдар остался доволен новой повестью: она получилась такой, как он ее задумал, и когда «Дальние страны» вышли из печати, их хвалили. Ну что ж, и очень хорошо, если хвалят. Только о чем писать еще? Куда ехать? Ведь он уже, пожалуй, исколесил и обходил всю Советскую страну вдоль и поперек.

И тут на него свалилась новая беда. Семья Гайдара распалась. Маленький Тимуренок остался с матерью.

Гайдар тяжело переживал уход жены, тосковал, и друзья посоветовали ему уехать подальше, чтобы утихла боль от измены близкого человека. И он поехал далеко-далеко — на самый Дальний Восток.

Как раз в Хабаровске, в газете «Тихоокеанская звезда», в то время собралось несколько человек, которые раньше работали в Архангельске в «Правде Севера». Вскоре сюда приехал и Гайдар — и сразу же принялся за дело.

В редакции работал Витя Королев — шестнадцатилетний паренек, и как только Витя узнал, что приехал „живой писатель, да еще автор «Школы»“, он сразу же стал добровольным адъютантом Гайдара.

Витя был влюблен в Аркадия Петровича и потому всех тех, кто не читал повесть «Школа», считал если не личными своими врагами, то, во всяком случае, людьми ужасно отсталыми.

Гайдар крепко подружился с Витей, рассказывал ему о Тимуре. Где бы ни привелось быть Гайдару — в лесах на границе Маньчжурии, на берегах озера Ханка, покрытого зеркальным льдом, во Владивостоке и на Сучане, в штормовом море и на перевале Сихотэ-Алинь — всюду перед глазами стоял ярко освещенный Северный вокзал, транссибирский поезд «Москва — Владивосток». Потом гудок. И сквозь толстое стекло на перроне самый хороший товарищ — Тимур, его маленький командир. Тимур улыбается и поднимает руку, отдавая прощальный салют…

Да, он часто вспоминал своего дорогого Тимуренка, Лилю. Вспоминалась Пермь, голубой дом, Лиля — девчонка в ярком сарафане, потом веселая свадьба с песнями в редакции «Звезда». Потом Архангельск — северный город с удивительным свечением весенних зорь, когда закаты, не затухая, сливаются с восходами. И Севастополь. И голос Тимура: «Папка! Ну что ты все молчишь? То говорил, а то молчишь? Ну, папочка…»

«На минуту вспомнил я этот Севастополь — и не хочу больше. Как хорошо, что все это уже прошло и все прошло», — записывал он в дневник, который вел теперь регулярно.

Он очень ждал писем от них, и они приходили. Вот письмо от Лили и в нем фотографии Тимура.

«Милый, родной маленький командир, — записывал Гайдар в дневник. — Он бережет мои «военные секретные письма» и крепко меня помнит».

Получил Аркадий и письмо от сестры Талки: «Я принесла твое письмо Тимуру уже поздно, — сообщала сестра, — когда он спал, и мы не стали будить его. Твое письмо к Тимуру прочла Лиля, и когда она читала его, то из глаз ее катились почему-то слезы. Очень странно».

«Эх, сестренка! Ничего странного нет, — продолжал он записывать в дневнике. — Жили все-таки долго, и есть о чем вспомнить. А в общем — дело прошлое».

В Хабаровске Гайдар задумывает новую повесть. Она уже вся в голове, и через месяц ее можно бы окончить. Гайдар засел за работу. Главным героем повести был октябренок Алька. «Интересно, — размышлял Гайдар, — как будет понимать и читать Тимур мою повесть? Ведь Алька — это он сам».

Книга писалась быстро и уверенно; норма — шесть страниц в день. Повесть была видна как на ладони, и только первоначальное название — «Мальчиш-Кибальчиш» — Гайдар изменил: пусть она будет называться «Военной тайной».

Но беспокойна и хлопотлива жизнь разъездного корреспондента газеты. Писать новую повесть не хватало времени: командировки, командировки, командировки…

Гайдар увидел на берегу Амура леса строящейся электростанции, трубы Дальсельмаша, побывал на ударной новостройке — Нефтестрое. Он писал о людях, которые дадут Хабаровску бензин, керосин, лигроин. Да и нельзя не писать об этих замечательных людях! Только, конечно, надо писать не так, как рисуют ударников на плакатах. А такие плакаты Гайдар видел, и не раз. Вскинув на плечо увесистый молот, выпятив грудь колесом, шагает на плакате здоровенный дядя.

«Куда он, собственно, шагает? — размышлял Гайдар. — Ведь если он идет на завод, то зачем молот тащит из дому. Если же он идет с работы домой, то непонятно, как пропустили его через проходную будку с инструментом.