Жизнь-цветовая симфония

Ученые выяснили, что цвет буквы «А» – ярко красный. Психолингвистические характеристики буквы таковы: мощь, сила, широкомасштабность, авангард, энергетический поток. Как видно, вне зависимости от языка все первые буквы алфавитов указывают на Бога. В основе зарождения всего лежит сила и мощь Творца. Хоть ученые и называют Его абсолютным сознанием, это ничего не добавляет и не убавляет. Творец относится ко всем своим творениям с большой любовью… Из Википедии: «Использование и последней букв алфавита, как и их эквивалентов «первый и последний», «начало и конец» для обозначения чего-либо абсолютного или целого восходит к древней традиции. В греческой философии эта формула передавала вечность высшего начала. Афинянин в «Законах» Платона свидетельствует: «Бог согласно древнему сказанию, держит начало, конец и середину всего сущего».

Вернемся к теме синестезии. Отмечу, что среди людей искусства было немало синестетов. Эти люди видят буквы, цифры, слова на фоне цветов. Они даже могут «слышать» звуки при наблюдении за движущимися предметами. Анджелина Кофман, утверждает, что она чувствует вкус и запах букв. Она считает, что по своему звучанию, английский язык – серого цвета, французский язык – розового, немецкий – красновато-оранжевого цвета. Среди творческих людей синестетами были: А.Рембо, А.Скрябин. В.Набоков, Ф.Лист, Н.Римский-Корсаков, Р.Вагнер, Г.Берлиоз, Я.Сибелиус, О.Мессиан, Д.Эллингтон и другие.

Композитор и художник М.Чюрленис писал: «Как это чудесно быть нужным людям и чувствовать в своих ладонях свет». Но есть большая духовная потребность в средствах, пробуждающих и развивающих эти чувства. Видный музыковед Михаил Казиник в своей книге «Тайны гениев» отмечает: «Мы должны ввести в учебный процесс любого творческого университета важнейший предмет, который мог бы в первую очередь быть не столько информативным, сколько поэтичным, психологическим и даже музыкально-философским». Далее он упоминает «Сороковую симфонию» Моцарта и говорит, что эта мелодия имеет запах весны или привкус смерти, что она по-детски трогательна или обладает мудростью подведения жизненного итога. Одним словом, «Сороковая симфония» обладает такой же силой воздействия, как симфония жизни.

В 20-ые годы прошлого века в литературе, искусстве зародились новые жанры, формы и содержания, направление и выражение мысли изменились. Уродство в красоте, а в любви и искренности доминировали черные тени. Нигилистические настроения проявлялись не только в творчестве, но и во внешнем облике творческих людей. Приложивший немалые усилия для развития советской литературы Максим Горький, наряду с тем, что был известен произведениями, восхваляющими социализм, также призывал людей искусства создавать произведения в иной форме мышления. В 1929 году он написал об этом: «А где же мечта? Мечта где, фантазия где, я спрашиваю? Почему у нас нет Чюрленисов?» Очень справедливый призыв. Но как пробиться религиозным, мистическим, космическим темам, противоречащим идеологии атеистского государства? Свободные, свободномыслящие творческие люди в конце становились либо диссидентами, либо заключенными, либо кончали жизнь самоубийством. Хотя Горький и называл имя Чюрлениса, он все же отдавал предпочтение произведениям, отображающим советскую реальность. Чюрленис был необычной личностью, творцом, у него были необычные интересы и фантазии. Он занимался математикой, историей, составлением истории геологических времен, химическим составом земной коры. Он изучал мертвые языки – халдейский, уссурийский, финикийский. Он также составил свой собственный алфавит. Несмотря на все это, в обществе он был духовно одинок. Ромен Роллан сказал о нем: «Это новый духовный континент, Христофором Колумбом которого, несомненно, останется Чюрленис». Эта гениальная личность говорил о себе: «Постоянно хочу делать хорошее и не знаю, что есть добро, хочу идти и не знаю куда. Я слаб, потому что чувствую, что заблуждаюсь. Только покажи мне в какой стороне та жизнь, и увидишь, сколько во мне найдется энергии». К сожалению, Чюрленис сравнивал себя с раздавленной птицей. Порою, из-за творческого кризиса, он испытывал потрясения. В письме Э.Моравскому, он пишет о себе: «…Впечатление такое, что время безостановочно идет и мне его жаль. Время – это очень важная поэма, играемая оркестром специально для меня. Кто-то мешает мне слушать, я ничего не слышу. А жаль, композиция идет все дальше, может быть, скоро закончится. То, что не услышал – пропало. Эта композиция – жизнь, и она играется только один раз. Все гибнет, проходит. Будущее обратилось прошедшим… Так много сказано и передумано о ЖИЗНИ. Жизнь… О! Жизнь… Где она, покажи? И вот это и есть жизнь? Чего она стоит? Постоянно говорим что-то иное, делаем нечто иное. Столько слов! Так наглядны разные благородные и красивые дела… Где же эти дела?».