Жизнь, учения и изречения знаменитых философов

Гегесианцы отвергают наши ощущения за то, что они не ведут к точному знанию; поступать всюду следует так, как представляется лучше разуму. А заблуждения надо прощать потому, говорят они, что заблуждается человек не нарочно, а лишь понуждаемый какою-нибудь страстью: чем ненавидеть людей, лучше их переучивать. Преимущество мудреца не столько в выборе благ, сколько в избегании зол: конечную цель свою он полагает в том, чтобы жить без боли и огорчения, а достигают этого более всего те, кто не делает разницы между источниками наслаждений.

Далее, анникеридовцы, соглашаясь во всем с вышеназванными, допускали все же в жизни и дружбу, и благодарность, и почтение к родителям, и служение отечеству. Поэтому, говорили они, мудрец, даже терпя поношения, будет тем не менее счастлив и при немногих усладах. К счастью друга следует стремиться, но не ради самого этого счастья, ибо для ближнего оно неощутимо. Нам недостаточно разума, чтобы мужаться и возвыситься над общими предрассудками, — нужно еще победить привычкой смолоду укоренившееся в нас дурное предрасположение. И к другу нужно относиться по-доброму не только ради пользы от него — не будь пользы, не нужен и друг, — но и ради возникающего при этом доброго чувства, за которое не жалко и боль принять. Поэтому, хоть мы и полагаем конечною целью наслаждение, хоть и сокрушаемся, лишаясь его, однако из любви к другу мы все это готовы принять.

Наконец, так называемые феодоровцы получили свое имя от вышеупомянутого Феодора и следовали его учениям. Феодор этот был человеком, всячески отрицавшим ходячие суждения о богах. Нам попадалась даже книжка его под заглавием "О богах", весьма достойная внимания: из нее-то, говорят, Эпикур заимствовал большинство своих положений. Феодор этот был слушателем как Анникерида, так и диалектика Дионисия — об этом пишет Антисфен в "Преемствах философов".

Конечными целями он полагал радость и горе: первая — от разумения, второе — от неразумения; благами называл разумение и справедливость, злом — их противоположности, а серединою — наслаждение и боль. Дружбу он отрицал: дружбы не существует ни между неразумными, ни между мудрыми — у первых, как минует нужда, так исчезает и дружба, а мудрец довлеет себе и не нуждается в друзьях. Весьма разумно и то, говорил он, что человек взыскующий не выйдет жертвовать собою за отечество, ибо он не откажется от разумения ради пользы неразумных: отечество ему — весь мир. Кража, блуд, святотатство — все это при случае допустимо, ибо по природе в этом ничего мерзкого нет, нужно только не считаться с обычным мнением об этих поступках, которое установлено только ради обуздания неразумных. И любить мальчиков мудрец будет открыто и без всякой оглядки.

Об этом предмете рассуждал он так. "Разве грамотная женщина не полезна постольку, поскольку она грамотна?" «Конечно». — "А грамотный мальчик или юноша полезен, поскольку он грамотен?" — «Так». "Тогда и красивая женщина полезна, поскольку она красива, и мальчик или юноша полезен, поскольку он красив?" — «Так». — "Но красивый мальчик или юноша полезен для того самого, для чего он красив?" — «Так». — "Значит, он полезен для любви". И когда с этим соглашались, он делал вывод: "Стало быть, кто пользуется любовью, поскольку она полезна, тот поступает правильно и, кто пользуется красотою, поскольку она полезна, тот поступает правильно". Рассуждениями такого рода он и одолевал в споре.

Прозвище «бог» он получил, по-видимому, после того, как Стильпон спросил его: "Скажи, Феодор, что в твоем имени, то ведь и в тебе?" Феодор согласился. "Но ведь в имени твоем бог?"[215] Феодор и на это согласился. "Стало быть, ты и есть бог". Феодор и это принял без спора, но Стильпон, расхохотавшись, сказал: "Негодник ты этакий, да ведь с таким рассуждением ты себя признаешь хоть галкой, хоть чем угодно!"

Однажды, сидя с иерофантом Евриклидом, Феодор начал: "Скажи, Евриклид, что делают осквернители мистерий?" — "Они разглашают таинства непосвященным", — ответил тот. "Так, стало быть, ты сам — осквернитель мистерий, — сказал Феодор, — потому что ты раскрываешь их непосвященным". И он едва ли ускользнул бы от суда Ареопага, если бы Деметрий Фалерский его не выручил. Впрочем, Амфикрат в книге "О знаменитых людях" уверяет, что он и впрямь был осужден выпить цикуту.

Когда он жил при Птолемее, сыне Лага, тот однажды отправил его послом к Лисимаху. Послушав его вольные речи, Лисимах сказал: "Скажи, Феодор, не тебя ли это выгнали афиняне?" — "Ты не ошибся, — ответил Феодор. — Афины не могли меня вынести и извергли, как Семела Диониса". "Берегись, — сказал Лисимах, — и больше не появляйся у меня", — "Я бы и ни появлялся, — ответил Феодор, — не пришли меня Птолемей". Присутствовавший при этом Митра, домоправитель Лисимаха, сказал: "Как видно, ты не признаешь не только богов, но и царей!" — "Как же не признаю богов, возразил Феодор, — если прямо говорю, что ты богами обижен!"[216]