Жизнь удалась

Кое-как пришедший в сознание капитан в полумраке переодевальни нашарил в куртке свое удостоверение — родня, видать, буянить собралась, мало ли чего произойдет. Между тем Федот и Федор уже натянули на дымящиеся малиновые тела дырявые ватники и в обнимку побрели к трактору — сатиновые трусы, тощие волосатые колени, кирзовые сапоги на босу ногу. Невпопад, но с большим чувством горланя куплеты из репертуара Иосифа Кобзона и Льва Лещенко.

За околицей Федот бросил рычаги. Трактор пер по прямой. Его хозяин — даром что крепко пьяный — ловко залез на крышу и там уселся, сжимая в одной руке емкость с огненной водой, а в другой — свой жуткий самопал.

— Слышь, меньшой!! — орал он. — Серега!! Поддай!!

— Чего? — в ответ надсаживался капитан.

— Мощи поддай!!

— Не умею!

— А чего ты вообще умеешь, сопля московская?! Слышь, Федяня!!

— Чего?

— Поехали банду брать!! Прямо щас!! Самый момент банду брать!! Хоть какую!! Трактор есть, поджиглет есть, самогон есть — поехали!!

— Не время!! Нехай чутка осмелеют!! Через пару дней поедем!!

— Так они все твои елочки попиздят!!

— Все не попиздят!!

— Почему?!

— Невозможно!! — ответил Федор. Он никогда не улыбался, но, будучи пьяным, — хохотал в точности, как его старший брат. Хрипло, во всю глотку. Так, может быть, хохочут черти, помешивая кипящую смолу в котле с грешниками. И капитан умел так же хохотать — но почему-то вспоминал об этом только тогда, когда приезжал сюда, в мягкую деревню. На родину.

Действительно, чего только не бывает в этой просторной прохладной стране, — но такого, чтоб спиздить отсюда все елочки, сколько их есть, — не бывает никогда.

Дотемна утюжили безжалостными гусеницами чернозем, горланили песни, палили в воздух, куражились. Пили, искали приключений. Но не нашли. Федот хотел ехать в райцентр девок снимать — Федор отговорил. Деревня засыпает рано, а дачные хозяйства в неуютном месяце ноябре стояли пустые, и никто в этот вечер так и не спровоцировал могущественных братьев, никто не решился испытать на себе их удаль, и даже председатель колхоза Трифонов по прозвищу Тришка не приехал — то ли побоялся, то ли лень ему было.

11. Вратарь

— Зачесываем виски назад, — предложил Кактус. — Немного геля. Вот так. Седину чуть закрасим. На затылке — отпустим и завяжем косичку. На шею — цепочки всякие. Гавайская рубаха. Загар. И будешь — рок-звезда на пенсии…

Никитин разозлился. А того ли парня я держу возле себя?

— Я тебе не клоун. Я солидный человек.

— Был.

Никитин промолчал.

Сидели возле зеркала. Кактус причесывал пациента, протирал спиртовым лосьоном одутловатое, морщинистое лицо.

Еще предстояло бритье.

— Ты, Иван, слишком много от жизни хочешь. Все хочешь. Никому ничего оставлять не желаешь. Ты даже сигарету всегда до конца докуриваешь. До фильтра. Ты теперь никто. Бегунок, скрывающийся от правосудия. Дичь. К чему эти лозунги, моральные фрикции? «Я тебе не клоун»… Ты думай о том, как спасти шкуру, а не о том, как ты при этом будешь выглядеть…

Ничего я ему не объясню, туг же решил для себя Кирилл Кораблик, по прозвищу Кактус. Не поймет. Слишком быстро сверзился с высоты в пропасть. Не может осознать. Все ему кажется, что он особенный, необыкновенный. К тайному ордену принадлежит. И в решающий момент торжественно материализуется из секретного пространства могущественный магистр — спасет, отмажет, вернет статус…

Никто не придет, дорогой друг, бывший депутат! Никто тебя не спасет, все — отвернулись, забыли и вычеркнули, списали в расход, поэтому ты и сидишь здесь, в норе забился, жрешь водку, тянешь ядовитый порошок, отрезаешь себе кожу с пальцев. Обосрался ты, Ваня…

— А еще, — предложил он, — можно тебя под бывшего священника заделать. Ежик, суровый мудрый взгляд, свитер под горло. Что скажешь? Тебе пойдет…

— Я бы тебе треснул по уху, — с сердцем ответил Никитин, — да руки заняты. Но гляди, если что — я тебя зубами загрызу…

Это вряд ли, засмеялся про себя Кирилл Кактус. Ты же бывший хоккейный вратарь, откуда у тебя зубы? Ты давно искусственные вставил…

— Извини, Иван. Я шучу. Пытаюсь тебе дух поднять.

— Моего духа на пятерых таких, как ты, хватит.

— Сун-Цзы сказал: если ты слаб, делай вид, что силен; если ты силен — изображай слабого. Таков путь к победе…

— Не умничай. Что с паспортами?

— Большой выбор. Умеренные цены. Я даже сам удивился. Есть идеальные азербайджанские, армянские. Казахстан. Есть грузинские, но там нужна фотография на красном фоне, а мы ее не сделали. Есть туркменские…

— Я что, похож на туркмена?

— Не дергайся. Порежу щеку.

— А мне похрен.

— Кстати, на туркмена ты действительно похож.

Знаю, уныло усмехнулся про себя Никитин. Есть в роже, всегда была — косая линия, татарская, или скорее даже некая неопределенная, общеазиатская, округленность. Лицо развивается как бы спиралью, от бледного носа с квадратным, вдавленным концом — к окраинам плоских щек; от хищных, низких бровей — ко рту. Спасают пронзительно голубые глаза и правильные скулы.