Жизнь удалась

Забрели на середину поля. Здесь, на взгорке, ветер показался воинам особенно пронизывающим. Негромкие, однако из сердца звучащие ругательства на пяти языках огласили заснеженную целину.

Впереди, в двух верстах, замаячили серые капониры и казармы гарнизона N, позади, тоже в двух верстах, проглядывали столь же серые строения гарнизона NN.

Близился полдень. Бойцов посетила идея обеда.

— Стоп, — громко сказал прапорщик, интенсивно шаря металлоискателем по ледяному насту. — Вроде тута. Копайте, воины!

— Слыхали? — надсадно выкрикнул старослужащий Шепель. — Копай давай!

Откидали снег.

Первая канава роется поперек нитки кабеля. Прибор прапорщика, даром что электронный, давал погрешность. Примерно зная азимут (от капониров N на востоке до капониров NN на западе), отряд стал упорно пробивать в ледяном грунте траншею, полутора метров глубины, поперек нитки. Дабы найти самую нитку.

Часа два прошли в работе, и вот боец Шарафутдинов, выматерившись на русском и татарском, заорал:

— Есть! Нашел, товарищ прапорщик!

Лопата бойца ударилась в твердое.

— Ништяк, — одобрил старослужащий Шепель. — Больше не тыкай — пробьешь изоляцию. Теперь копаем вдоль.

Но воины не подчинились, поскольку на жемчужно-сером горизонте обозначилась бортовая автомашина «ЗИЛ-130», усиленно газующая по целине. То был «пищевоз».

Прервались на обед. Грузовик окончательно сел на брюхо, не доехав метров пятьсот, и для приема пищи отряд сменил дислокацию. Порубали прямо на снегу, у борта, с подветренной стороны. Щи были так себе, жидкие, зато перловая каша с тушенкой, почти горячая, под щедрую пайку хлеба, прошла отменно, упокоилась во вместительных солдатских желудках. Сверху еще лег чай с сахаром.

Подтеплело в животах и в душах. Перекурили, у кого чем было, выбили снег из-за голенищ и протолкали «пищевоз» до проселка, там выдохлись, еще раз перекурили, отчистились, как смогли, от грязи и побрели через поле к месту раскопа.

Пора было пробивать вторую траншею, на этот раз — вдоль нитки. Чтобы выдернуть сам кабель — толщиной в руку, в толстой свинцовой рубашке — из траншеи на поверхность земли, следовало освободить двадцать метров его длины.

Пока работали, в раскоп натекла черная вода. Еще раз перекурили. Старослужащий Шепель назначил добровольцев, рядовых Матвеева и Беридзе. Не сильно возражая — а что сделаешь, служба, — добровольцы скинули бушлаты, закатали по плечо рукава гимнастерок, прыгнули и погрузили руки в жидкую грязь.

Ничего, сказал себе рядовой Матвеев, дрожа от холода. Ничего. Нормально.

Нащупали твердую кишку кабеля. С громкими матерными выкриками выдернули нитку из траншеи, подняли вверх, насколько смогли, а там уже прочие воины ухватились, навалились, потянули, выругались, поперек траншеи споро бросили лопаты, и кабель, весь в мокрой черной глине, смахивающий на щупальце кошмарного фантастического осьминога, лег поверх.

Здесь всем приказали отдыхать, и в бой вступил старослужащий Шепель. Быстро найдя место обрыва, он перерезал кабель ножовкой. Обнажились пятьдесят телефонных пар: плотный пучок медных проводов. Боец Беридзе, к восторгу остальных, привел в действие специальное оборудование: зажег две керосиновые паяльные лампы, организовал кострище и в двух котелках стал нагревать свинец и гудрон. Прочие воины сгрудились подле тепла.

Костерок проигнорировали только старослужащий Шепель и прапорщик Королюченко. Они вооружились полевыми телефонами и принялись прозванивать пятьдесят пар — сначала на запад, в сторону гарнизона N, а потом на восток, в сторону гарнизона NN. Ударяя длинным тонким щупом по вееру из медных обрезков, прислушиваясь к шумам в трубках, переговариваясь с двумя телефонистами (один сидел возле шкафа в N, второй в NN), они наконец соединили, одну за другой, все пятьдесят линий. Срастили провода. Поверх каждой скрутки надели гильзу из промасленного картона. Теперь место ремонта кабеля надо было запаять в свинцовую колбу, герметично, и сверху обильно изолировать расплавленной смолой, после чего опустить кабель в яму и прикопать.

Тонкая работа заняла несколько часов.

Наступил вечер, и бойцов посетила идея ужина.

Тут взгрустнули все, особенно — рядовой Матвеев.

Полгода назад служба в рядах Вооруженных Сил представлялась ему в несколько ином свете. Он рассчитывал на марш-броски, стрельбу из автомата и метание ножа, а никак не на бесконечное рытье канав как вдоль, так и поперек нитки. Он мрачно ожидал кровопролитных драк со старослужащими, но те ограничивались в основном дежурными подзатыльниками, получая, в свою очередь, такие же подзатыльники от офицеров; офицеры же трепетали перед командиром части — он подзатыльников не раздавал, но попасться ему на глаза было равносильно сотне самых болезненных подзатыльников; дисциплина то есть держалась не на подзатыльниках, а на непрерывном всеобщем желании как можно скорее выкопать очередную канаву вдоль нитки, после чего добраться до казармы, пожрать и уснуть.