Жизнь удалась

— Чего я натворил? Чего я натворил? За все, что я натворил, мною уже отсижено! И ты это знаешь.

— Разберемся.

Капитан испытывал удовольствие. Он пребывал в своей тарелке. Он уже понял — по жестам клиента, по суете конечностей, по подергиваниям некрупного квадратного кадыка вдоль жилистой коричневой шеи, — что тут он найдет все, что ищет.

Подъехали к отделению. Едва машина вкатилась в ворота и встала в один ряд к трем сине-белым «луноходам», едва несчастный гражданин Соловьев увидел автоматчиков в серых куртках, едва проникся аурой ментовки, как стало ему совсем кисло. За предплечье выволок его капитан из салона, протащил через крыльцо (часовые у входа хохотнули и сплюнули), шепнул дежурному пару нужных слов, повлек на второй этаж, завел в кабинет и усадил на стул, а сам грузно утвердился напротив, за столом, выстраивая классическую мизансцену: подозреваемый психует и сучит ногами, а хладнокровный сыщик формулирует вопросы не в бровь, а в глаз.

Безусловно, находящегося в отпуске, то есть не при исполнении, милицейского функционера никто бы не пустил в отделение, находящееся на чужой «земле», и не позволил бы проводить приватные беседы с подозреваемым уголовником. Но начальник отделения приходился капитану старым приятелем и даже в некотором роде боевым товарищем и без лишних разговоров разрешил капитану делать все, что тот задумал.

— Короче, — басом начал капитан, закуривая, — есть мнение, что ты порешил бизнесмена Матвеева.

— Кого? — заорал напрочь испуганный Соловей. — Матвеева? Да ни в жизнь! На кой болт мне сдался этот фуцан, чтобы его разменивать?!

— Тогда зачем ты его разменял?

— Кто? Я? Разменял? Да ты все попутал, командир! Отродясь мне не надо разменивать таких беспонтовых пассажиров! Что, вообще, за базар? Где улики, вообще? Где все? Да я ствол шесть лет в руках не держал! Я сухой, понял? Наглухо сухой! Я никак нигде не при делах! Живу — тихо, дышу — ровно! Мне сорок два года, я нормально стою, мне коммерсантов разменивать вообще без мазы! Оно мне никак вообще не надо!

— Тогда кто его разменял?

— Кого?

— Матвеева! — заорал капитан. — Матвеева! Где Матвеев?! Кто его разменял?!

— Бля буду, начальник, я не в курсе. Отвечаю.

— Значит, знаешь Матвеева?

— Конечно. Но я его не трогал. И близко не подходил. Он мне не нужен. Это левый крендель. Я с ним особых дел никогда не имел.

Капитан проделал амортизирующий жест.

— Тебе сорок два. И мне сорок два. Мы договоримся. Матвеев — твой коммерсант?

— Считается — мой.

— Ты с него имел?

— Как водится.

Капитан рассвирепел:

— Выражайся яснее! Гражданин Матвеев пропал без вести! Есть подозрение — погиб насильственной смертью! Сформирован круг подозреваемых!

— Отвечаю, командир, я его и пальцем не касался. Таких, как он, у меня пятнадцать человек. Каждый башляет по штуке в месяц, вот и весь мой кошт… Я ж скромный…

— Пятнадцать тысяч долларов в месяц — это скромный?

— Я ж отдаю! Ты что, не понимаешь? Я ж почти все — отдаю! Я ж не один! Я ж отчисляю! Я ж в системе! Ты чего, в натуре, мальчик, что ли? Ты меня реально удивляешь…

— Где Матвеев?

Авторитет Соловьев мудро вздохнул.

— Крест на пузе, начальник, — я не при делах. Ничего не знаю. И знать не хочу. Матвеев вино французское гонял из-за бугра, здесь толкал по кабакам, имел свой доход, людям — уделял, как положено. Больше я ничего не знаю. Моя задача — скромная. Сберечь интересы пацанов.

Капитан решил, что пора делать нажим.

— Ты мне свою пацанскую демагогию не толкай! Я ее прохавал сто лет назад!

Он вскочил, обежал стол и навис над клиентом, словно Змей Горыныч. Дракон, блюдущий закон.

— Кому и что ты там отчисляешь — я и без тебя знаю, и об этом мы еще поговорим в другом месте! А еще — в твой шкафчик оружейный заглянем! Сынок-то твой правду сказал! На тюрьму поедешь! Там твое место! Чего молчишь?

— А что тут скажешь? — с неожиданным философским спокойствием возразил авторитет, глядя в сторону. — Когда менты волну гонят — пацаны терпят.

— Что? — взвыл капитан. — Кто волну гонит? Я — волну гоню? Ладно! Успокоимся теперь оба!

Он схватил с пыльного подоконника графин с водой, крепко хлебанул из горла, а остальное — примерно литр — вылил прямо на голову авторитета; тот крупно вздрогнул и попытался сделать протестующий жест руками, но тут же огреб короткий удар в грудь, задохнулся и явно понял, что прочих резких движений лучше не делать. Свинец же дал волю своей ярости, рванул со стола пепельницу, забитую кривыми, потемневшими окурками, и швырнул содержимое в лицо недруга. Смрадные частицы пепла, кусочки табака прилипли к мокрому лицу авторитета, ко лбу, к ушам.

Соловей не пошевелился, — только зажмурил глаза и плотно сомкнул бесцветные губы, и сыграл сухими скулами.

— Где Матвеев?

— Не знаю!

— Кто и куда его вывез? — Не знаю!

— Ай, не спеши с ответом! Ай, не спеши! Он что, кому-то был должен?

— Конечно. Он же коммерсант. Они все друг другу должны. Такая ихняя жизнь.

— Чего ж ты молчал?

— Я думал, ты знаешь.

— Если б мы, менты, все знали, то вас бы, бандюков тухлых, на свете не существовало! Кому он задолжал?

— Начальник, это не моя тема.