Читаем Жизнь, увлечения, огорчения полностью

– Какая она удивительно красивая, бархатистая!

Щека гордилась новым приобретением и старалась непременно его всем продемонстрировать.

Но прошло какое-то время, и Щека заметила, что Родинка подросла и стала ей мешать, да и румянец куда-то подевался.

Приятельница Кисточка попыталась было возвратить Щеке румянец пудрой, но тут Родинка с издёвкой сказала:

– Напрасно стараетесь, я – двойного назначения! Вначале появилась для красоты, а затем для страдания!

Тогда Щека поняла, как можно порою ошибиться в друзьях, и решила Родинку удалить.

Тулуп

Старый Тулуп на медвежьем меху в конце лета вышел погреться на солнышке. А Мухи вокруг него летают и друг другу новость передают:

– Надо ж-же! Надо ж-же! К нашему Тулупу, пока он в шкафу отдыхал, прилетела Моль и сказала, что хочет с ним поближе познакомиться. Он обрадовался – она молодая, шустрая – и сблизился с ней. А Моль проела ему воротник до дыр и улетела…

Греясь на солнышке, старый Тулуп молчал и думал: «Как же я оплошал, увлёкшись молоденькой Молью!».

Приятный запах

В ящике для предметов домашнего обихода встретились как-то Хозяйственное Мыло и Туалетное.

– Как ты приятно пахнешь свежей малиной! – восхищённо сказало Хозяйственное Мыло. – Не то что я: понюхаешь – одно отвращение, и чихать хочется. Ты, наверное, из-за бугра приехало?

– Да не-ет, меня здесь, на городской фабрике произвели ещё в прошлом году, – ответило Туалетное Мыло и зашелестело своей красочной душистой обёрткой.

– И меня произвели тогда же! – радостно воскликнуло Хозяйственное Мыло. – Значит мы с тобой из одного котла, и варились в нём в одно и то же время, а значит, должны быть родными. Разница лишь в том, что тебе дали красивую обёртку, а меня отправили на тяжёлые работы: стирать бельё и мыть полы.

– Неет, между нами большая разница, – возразило Туалетное Мыло. – Я прошло множество специальных процедур и стало мылом высшего сорта! Моё место – на полочке возле зеркала, чтоб все меня видели и мылись, наслаждаясь нежным ароматом. А твоё место тут, в ящике, чтоб от тебя не чихали.

Вздохнуло Хозяйственное Мыло. Не думало оно, что все, хотя и из одного котла, а такие разные, и кому-то повезло, а кому-то нет. Но Хозяйственное Мыло не жаловалось и хотело только одного – чтобы у любого мыла был приятный запах. А конец-то у всех один будет: всех измылят…

Груша и Червяк

Червяк гордился своей славой «завоевателя фруктов». Однажды, после знакомства с двумя грушами, валявшимися после него на земле, он пополз по ветке к третьей.

– Какая красавица, уже созрела! – приговаривал Червяк, приближаясь к ней. – Даже порозовела, увидев меня: значит, готова пригласить к себе в гости!

И вот Червяк взобрался на Грушу и нежно пополз по ней, размышляя:

«Она молчит, значит, моя ласка нравится ей», – он стал проникать внутрь и скоро добрался до её сердцевины.

– Ах! – воскликнула Груша. – Как я ошиблась в знакомстве…

Недоговорив, она тоже упала на землю, как и предыдущие, изъеденные изнутри, фрукты.

А Червяк выполз наружу и сразу посмотрел на макушку дерева, где висела другая, медового цвета груша.

– До этой придётся долго взбираться! – произнёс он и снова отправился в путь.

Говорят, от Червяка не избавиться: химикаты его не берут, да и фрукты губят. Самим надо смотреть в оба!

Забота

Салфетка и Очки, звавшие себя Очкариком, как только познакомились, стали уделять друг другу много внимания: Салфетка всегда ждала его в Очешнике, а Очкарик, благодаря её заботе, был всегда чист и аккуратен, несмотря на погоду и условия. Со временем Очкарик стал всё чаще и чаще просить:

– Протри мне стёкла, я плохо вижу.

Салфетка знала, что они были чистыми, но не отказывала. Ей были известны все недостатки Очкарика, которые с возрастом проявлялись всё сильнее. Но это не влияло на их дружбу, Салфетка по-прежнему была верна Очкам.

Однажды недовольный Очкарик сказал:

– Почему я тебя стал реже видеть? Ты меня разлюбила? На других заглядываешься, поэтому и времени нет меня протереть…

– Да я всё время тут, в Очешнике, – ответила Салфетка. – И всегда наготове!

Тут Очешник щёлкнул крышкой и сказал:

– Протирай Очкарика не протирай, ему теперь твоя помощь не нужна. Она была необходима, когда он видел. Да вот – ослеп…

С этого дня Салфетка и Очкарик не выходили из Очешника. Они вместе переживали случившееся…

Встряхнулся

– Э-хе-хе! – грустно вздохнул как-то Мотылёк. – Надоела мне однообразная суета. Видимся со своей Мотылихой каждый день – и всё одно и то же. Вот бы мне встряхнуться.

– Так ведь это можно сделать хоть сейчас, было бы желание! – сказал Жук. Он, как и Мотылёк, тоже жил в старом пне, но из-за своей пронырливости знал всё вокруг.

– Вон там, неподалёку, – продолжил Жук, – возле тропинки поставили столб с фонарём. Каждую ночь он горит, и ночные бабочки вокруг него пляшут, всех к себе зазывают. Иди да встряхнись.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза