Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров

Пети обожал Миту. Работая в Испании над постановкой балета «Моя Павлова», он обратил на нее внимание как на… балерину. Мите, которой на тот момент стукнуло семьдесят восемь лет, предлагалось исполнить роль учителя танцев. Стоит ли говорить, что она с жаром откликнулась на эту авантюру! Начались репетиции, примерки костюма… Вскоре Пети, восхищенный Митой, решил переработать па-де-труа с ее участием в сольный номер, а то и вовсе в кусок целого акта. Но внезапно в творческий процесс вмешался профсоюз испанских танцовщиков, членом которого Мита не являлась и, стало быть, не имела права выходить в качестве балерины на сцену Барселоны. Признаться, в тот момент мы все облегченно выдохнули — мало ли чем могли закончится танцевальные экзерсисы для балерины, стоявшей на пороге восьмидесятилетнего юбилея! Все наши опасения выразил Миша своим звонком из Лондона.

— Слава богу, мама! — сказал он. — Неровен час, еще бы грохнулась во время спектакля!

С большим пиететом относился к Мите и Морис Бежар, неоднократно приглашавший ее преподавать в Лозанну. С 9 до 11 утра она занималась с учащимися балетной школы Бежара, а потом давала ежедневный класс артистам труппы. То, как Мита двигалась в свои девяносто лет, всех поражало! Она могла с легкостью поднять ногу на перекладину балетного станка, демонстрируя потрясающую растяжку, и при этом показывать, как правильно нужно выполнять пор-де-бра. Сам Бежар во время классов Миты неизменно приходил в репетиционный зал, чтобы посмотреть, как ярко и темпераментно она работает.

Лондон стал для Миты второй родиной, а ее квартира в Кенсингтоне — тихой гаванью, куда она возвращалась из дальних странствий по театрам и балетным школам. Неожиданным итогом ее блистательной карьеры стало награждение орденом Британской Империи, который сопровождался титулом Дамы. Церемония проходила в Букингемском дворце, куда Мите, как полагалось по этикету, надлежало явиться в шляпе. В поисках шляпки мы обегали, кажется, все магазины Лондона. Ни одна не подходила! То цвет не тот, то нет необходимого размера, то слишком вычурный фасон, то поля чересчур широки… Так мы носились по Лондону за несколько часов до встречи с принцем Чарльзом в Букингемском дворце, пока не набрели наконец на магазинчик, специализирующийся на прокате шляп. Там-то и обнаружился подходящий вариант! Крошечная Мита, обычно не признававшая головных уборов, в выбранной шляпе походила на гриб. Но этикет есть этикет, что поделаешь. Водрузив на голову взятый напрокат убор, она отправилась в Букингемский дворец. С ней — специально прилетевший из Москвы Нодик, я и Мишин приятель Уильям Херли.

Церемония задерживалась. Камергер учил, как надо кланяться Его Королевскому Высочеству, а Мита страшно нервничала, поскольку заканчивалось время проката шляпы, ведь взяли-то мы ее всего на два часа. Кто же мог подумать, что в Букингемском дворце возможны такие проволочки!

Само награждение проходило довольно быстро. Получив свой орден, каждый продвигался дальше, пятясь по диагонали назад, чтобы, не дай бог, не повернуться спиной к наследнику британского престола. Когда назвали имя Миты, она подошла к принцу Чарльзу, стоявшему на возвышении у трона, и поприветствовала его балетным реверансом. В девяносто два года! Высоченному Чарльзу пришлось чуть ли не вдвое согнуться, чтобы прикрепить к ее жакету орден. Покончив с награждением, он сказал:

— А знаете, госпожа Мессерер, я ведь с детства знаком с русским балетом. Когда в 1956 году Большой театр впервые приезжал на гастроли в Лондон, моя бабушка взяла меня на спектакль «Бахчисарайский фонтан». Мне было десять лет. Замечательная была постановка!

Надо заметить, что Мита в тех исторических гастролях участвовать не могла, поскольку уже сошла со сцены. Но это обстоятельство вовсе не мешало ей принимать комплименты и поздравления от принца Чарльза за весь Большой театр.

По окончании церемонии новоиспеченная Дама, только что получившая орден, еле-еле успела прибежать в магазинчик и сдать взятую напрокат шляпу. Знали бы сотрудники шляпной лавки, для какого повода эта крошечная пожилая дама арендовала у них головной убор!

После смерти мамы всю свою нежность, любовь и ласку я обрушил на Миту, которая с колыбели стала для меня второй матерью. Майю она и вовсе удочерила, когда возникла угроза, что ее, двенадцатилетнюю, заберут в сиротский дом для детей врагов народа. Мита считала, что дочь сестры — это всегда чуть-чуть и твоя дочь. В феврале 1941 года она писала маме в Чимкент:

«Рахилинька, родная моя! Давно я тебе не писала. Майечка доехала хорошо. Она у тебя очень поправилась и загорела. Сейчас продолжает пить молоко, но поправки ее хватит ненадолго — она целый день в школе. Ложится опять поздно. Никак не могу ее рано уложить».