Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

— А когда мы за ней поедем, мама? — живо интересуется нетерпеливый сын.

— В средине августа.

Вспоминаю, как однажды один старенький-старенький борзятник сказал мне: «Борзая приходит не ко всякому. Она выбирает…»

Ко мне борзая пришла. Пришла опять…

Была половина десятого, когда я дозвонилась маме. Приятно быть вестником счастья, особенно если это касается мамы. Она ведь тоже ждет звонка, ждет с надеждой и замиранием стареющего сердца и втайне надеется, что отрада ее души — неподражаемая и бесконечно любимая Анфиса — все-таки пришла…

Последний раз я разговаривала с мамой в полночь, и тогда она узнала, что одна сука в помете у Милы уже родилась. Как и я, мама довольно сдержанно отреагировала на появление первой борзой девочки. Скорей всего маме, как и мне, внутреннее чувство подсказывало, что рожденная сука — не Анфиса. Мама тогда слушала меня и большей частью молчала.

Теперь же, утром, она говорила без умолку, не давая вставить ни слова. Моя дорогая мама говорила и тем самым тянула время — она продлевала срок жизни своей мечты. Вдруг мечта не сбылась, и Анфисушка не пришла в этот мир. В таком случае маме хотелось еще хоть немного помечтать. Поэтому она не торопилась выслушать меня. Мама жаловалась на бессонницу в прошедшую переломную ночь. Она засыпала и просыпалась через каждые полчаса. В три часа мама поднялась с постели, взяла фотографию Анфисы, смотрела на нее и плакала. До пяти утра она не находила себе места, а в пять вдруг сразу успокоилась и заснула крепким сном. Ее разбудил мой звонок…

— …Мама, ты говоришь, что заснула в пять? — нетерпеливо вмешалась я в ее нескончаемый монолог.

— Да. А что?

И она еще спрашивала: «А что?!» Моя чуткая мама интуитивно оказалась сильнее меня: она точно определила момент прихода Анфисы. В пять та родилась, и в пять маме стало легко и спокойно на душе.

— Что?! — воскликнула я. — Именно в пять утра в доме Милы и появилась на свет вторая сука — последняя в помете. Она самая крупная из всех щенков. Она белого окраса, с нежно-половыми ушками и таким же цветочком сирени во лбу, и вообще — просто красавица! Мила ее вмиг узнала: это — Анфиса… Мама, ты меня слышишь?

— Слышу, — в голосе мамы вселенский покой.

— И у нее идеально правильная форма головы.

— Ее Там поправили — сжалились над нашей девочкой, — едва слышно проговорила мама и тихо заплакала в трубку.

Чтобы успокоить маму, я целиком передала ей свой разговор с Милой. Мама выслушала меня, затаив дыхание.

— Я очень рада. Это родилась наша Анфиса! Недаром мне не спалось: я чувствовала ее приближение и волновалась за нее. Теперь буду ждать августа и встречи, — тихим и безмятежным голосом произнесла мама и положила трубку. Ей необходимо было остаться наедине с собой.

Вот и свершилась моя мечта. Вот и солнце ожило. Я подошла к окну и вгляделась в поля: из чужих и неприветливых они сделались родными и зовущими — прежними. Из унылых и чахлых земель поля преобразились в жизнерадостные, зеленеющие просторы.

Душа пульсировала. Сердце без устали барабанило победным маршем. Чувства… Их было много, и все они напоминали диковинные и прекрасные цветы, раскрывшиеся в лучах первобытного восхода. В тот день я не могла ни о чем думать, потому что вполне доставало ощущений.

Под вечер, когда начинающийся закат привнес в природу прохладу, мы с мужем выгуливали в ближнем поле Сармата и Наяна. Наш маршрут пролегал, как повелось, по тропинке, что тянулась вдоль лесопосадки.

Нам повстречалась сорока с выводком уже сносно летающих птенцов. Все семейство чинно прохаживалось по тропинке, а при опасности поднималось на деревья, в ветвях которых пристроилось еще несколько других взрослых сорок. Эти кумушки сплетничали меж собой. Сорока-мать, чтобы услышать новости, часто оставляла на тропинке детишек одних без присмотра. Она взлетала на дерево — поближе к кумушкам-подружкам — и с жадностью впитывала новую информацию. Мамаша завидовала сорокам, не обремененным заботами о подрастающем потомстве. Они могли целыми днями узнавать и разносить по углам слухи, то есть заниматься излюбленным сорочьим делом. В тот день сорока-мать тосковала по утраченной на время свободе особенно, потому что новость была из ряда вон выходящей. Сороки рассказывали ей, перебивая друг друга:

— Представляете, сегодня утром она родилась!

— Снова родилась!

— Она болела и осенью ушла в мир иной, но ее любили и ждали обратно!

— И она пришла!

— Надо же — как повезло!

— Она появилась на свет последней, седьмой.

— Такая красавица, такая необыкновенная!

— И белого цвета — с облаков спустилась.

— А знаете, что она отмечена цветком?

— Да, во лбу цветок сирени, чтоб ни с кем не перепутали!

— И ее все сразу узнали, представляете…

Вокруг нас о том же шушукалась листва на деревьях и шелестела молодая трава. Восторженный ветер исподтишка подхватывал птичий гомон, чтобы разнести по Белу Свету счастливую историю о вновь обретенной любви.