Жизнь в дороге

Механик очистил банан и вручил мне. Вместе со словом «банан» открылся один глаз на симпатичной собачьей мордочке. Убедившись, что банан ей не снится, собака открыла оба глаза, зевнула и потянулась перепончатыми крыльями. Их размах заслуживал уважения. Я протянул Бэтману банан. Тот схватил его передними лапками, растущими прямо из крыльев (или это крылья росли из лап?) и запихнул в пасть.

— Почему он не в клетке? — поинтересовался я. — Не боитесь, что улетит?

— Нет, он тут хозяин. Днем спит, а ночью летает над базой. Охраняет, — смеясь, ответили мне.

Я так и не понял, было ли это шуткой. И если нет, то как же крылатый пес отпугивает воров? Лаять он не может. Неужели бросается сверху на злоумышленника и сосет кровь?

Размах крыльев самых крупных крыланов достигает 1,7 метра.

У гавайской гитары всего четыре струны.

Мужская юбка-саронг родом из Индии, где называется «дхоти».

Наконец появился Абас. Мы вышли с территории, поймали микроавтобус и куда-то поехали, потом пересели на такси. Я все ждал, что мы вот-вот попадем к Абасу домой, но приехали мы на автовокзал. Мой спутник взял билеты, и мы сели в междугородный автобус. Признаться, я не ожидал, что нам предстоит такой долгий путь.

Пока пассажиры рассаживались по местам, в автобус заскочила группа из трех ребят. У одного была дудка, у другого — маленькая гавайская гитара, третий тащил пластиковую пятидесятилитровую канистру из-под воды. Ребята принялись петь веселую индонезийскую песню, аккомпанируя себе на этих инструментах. Особенно меня удивило, сколько разнообразных звуков можно извлечь из простой пластиковой бутылки. По окончании песни музыканты собрали с пассажиров кое-какую мелочь и бегом понеслись к следующему автобусу. А мы двинулись в путь. Чтобы подбодрить меня Абас изобразил руками извергающийся вулкан, после чего показал большой палец. Дескать, во! Делать все равно было нечего, пришлось поверить.

Лишь к ночи мы добрались до дома Абаса. Многие из его домочадцев уже легли спать. Меня накормили и поселили в отдельную крохотную комнатку с деревянной кроватью, выдав саронг вместо постельного белья. Саронг — вид одежды распространенный в Индонезии и вообще в Юго-Восточной Азии. Он представляет собой сшитый двумя противоположными сторонами прямоугольный кусок материи, похожий на мешок без дна. Этот мешок индонезийцы носят как юбку или накидку, завязывая особым образом. В нем же местные мамаши носят детей, а иногда и дрова. Также саронг заменяет спальный мешок. Я, конечно уже знал, как использовать саронг, но не удержался и устроил небольшую клоунаду «бестолковый белый мистер упаковывается в саронг», чем развеселил заглядывающих в дверной проем любопытных домочадцев. Утром меня стали знакомить с обитателями дома. Кроме всяких дядюшек и тетушек, я познакомился с дочкой Абаса, симпатичной темноволосой девушкой по имени Андриати. Она только что окончила школу и устроилась работать на табачную фабрику, расположенную неподалеку. В свободное время Андриати изучала английский язык и уже могла на нем общаться. Возможно, Абас для того и привез меня к себе, чтобы его дочь могла попрактиковаться в английском.

Мы с Андриати быстро подружились. Для начала она показала мне семейные владения: огромное поле, засеянное рисом и другими злаками. В оросительных канавках копошились мелкие несъедобные крабы. Одним краем поле примыкало к лесу, в той стороне белел высоченный валун. По словам Андриати, это было нехорошее место. Жители деревни избегали приближаться к нему. Смельчаки, что отваживались подойти к проклятому камню, погибали в течение нескольких месяцев. По ночам в том месте якобы появлялись светящиеся тени. Я, конечно, тут же направился к камню, чтобы изучить его, но Андриати вцепилась в мой рукав и запричитала, так что пришлось оставить попытки разобраться со злокозненным камнем.

В этот же день мы с Андриати ходили гулять в местный парк и купались в водопаде. Потом Абас и братья девушки учили меня ездить на стареньком мотоцикле, вроде нашего «Урала». А вечером, когда собрались все родственники и соседи, мы устроили домашний концерт. Каждый брал в руки гитару и пел, кто что мог. Я тоже не удержался и спел пару песен из своего студенческого репертуара: про Мурку и про эшелон с зэками. Никто слов не понял, но песни понравились.

В греческой православной церкви практиковалось проклятие при помощи псалмов — псалмокатара. Его могла совершить группа из семи священников.