Жизнь в эпизодах

Самый обидный случай произошел в магазине дешевой одежды, опять же, на ВДНХ. Я тогда только получила зарплату: в 2005 году артистка-вокалистка 10-го разряда зарабатывала 4500 тысячи рублей в месяц. И я пришла прямо в день зарплаты приодеться. Рэйлы в магазине стояли плотными рядами. Народу было совсем немного. Мимо меня по ряду прошла девушка. Я еще подумала: «Зачем она полезла именно в этот ряд, можно же было подождать…» Зашла в примерочную, а кошелька со всей зарплатой и нет. Спасибо, телефон оставили. Видимо, чтобы я могла постоять на остановке маршрутки и порыдать маме в трубку, кляня себя за неосмотрительность и мир – за циничность воров. Когда отнимают с трудом заработанное, да еще в магазине стоковой одежды не лучшего пошиба – это так гадко. Мама меня утешала. Вспоминая о той ситуации, она говорит, что ей было меня тогда очень жалко, но она едва сдерживала улыбку, потому что случившееся совсем не казалось ей большой проблемой. Она спросила: «Доча, что случилось?» Я, захлебываясь слезами, сказала: «У меня вытащили всю зарплату».

– Сколько?

– Ой, много. 4500.

Я все мерила танцами. Для меня это было целых три бессонные ночи в ночном клубе.

– Катенок, это ерунда. Иди завтра на Главпочтамт, переведу «до востребования».

Я не любила просить у родителей денег, и мне всегда было стыдно их подводить. Впервые чувство сжигающего стыда перед родителями я испытала, когда у меня еще в Перми увели совершенно новую дубленку. Стоила она очень много – аж 12 тысяч. Как раз случился кризис 1998 года, и для моей семьи это были огромные деньги. Но мама считала правильным, пока вещи еще продавались по старым ценам, купить мне что-то красивое и теплое на зиму. В тот злополучный день я сидела перед входом в «Код» в ДТЮ и ждала после школы начала занятий, никого в студии еще не было. Я доедала своей перекус: кефир и кукурузные хлопья. И, видимо, что-то было с кефиром не так, потому что у меня жутко прихватило живот, и я еле добежала до туалета этажом ниже, оставив вещи на сиденье. Когда вернулась, дубленка пропала. Я тут же подняла шум, но злоумышленников мы не нашли. Состояние мое было скверным. Во-первых, в моей юной голове не укладывалось, как такое могло произойти в храме детского творчества. Во-вторых, я почему-то испугалась, что родители сочтут происшедшее знаком, что мне не стоит ходить на кружок. В-третьих, лишиться такой чудесной вещи было очень досадно.

По звонку приехал папа с моей старой искусственной шубой. Это сейчас «чебурашки» в моде, а тогда… Папа не ругался, но глаза его были будто стеклянными и из серых превратились почти в голубые, что всегда с ним случалось, когда он сильно грустил или тихо злился. Драматизму ситуации придавало то, что я перепутала расписание и меня вообще не должно было быть в том коридоре, когда рядом оказались искатели легкой наживы. Дома папа сообщил маме о потере, налив ей предварительно 50 граммов. Она так горько плакала, что я не знала, куда себя деть от стыда, ведь я успела поносить вещь, купленную за половину маминой зарплаты, всего неделю. О покупке чего-то на замену я не заикалась. Носила старое, потом появился пуховик. А подобной, как украденная, да и вообще дубленки, у меня больше не было. Одним глазком посмотреть бы на судьбу всех выбывших из владения вещей, узнать, кто купил мои телефоны или что за девочка носила мою дубленку… Просто любопытно.

В детстве деньги казались мне чем-то очень серьезным, вселяющим сакральный страх перед их нехваткой и трудно идущим в руки и оттого наделенным страшной властью. Кризис 1998-го ударил по нам жестко. 17 августа 1998 года мы с папой возвращались с Украины, ехали в поезде. Сидим на боковушке. И папа говорит: «Если мама не перевела деньги за квартиру в доллары, ох, плохо нам будет, Катенок». Вид у него был беспомощный, как у цыпленка под дождем. И его подернувшиеся голубым льдом тревожные глаза вселяли в меня беспокойство, меня одолевало жутковатое предчувствие. На перроне в Перми нас встречала мама, бледная и заплаканная. Я все поняла. То, что мы выручили за продажу квартиры в Инте, в один миг обесценилось.