Вопреки расхожему мнению о москвичах, именно они приняли в моей судьбе самое живое участие. Сначала Алексей Васильев, а потом, благодаря танцам, я познакомилась с двумя моими ближайшими подругами, которых нежно люблю. Обе они в свое время, толком меня не зная, пустили к себе пожить. Так сложилось, что мне нужно было срочно съехать от Леши. У него появилась девушка, они собирались съезжаться, и совесть не позволяла мне дальше пользоваться его бескорыстным гостеприимством. До того момента, когда продюсеры моей первой картины сняли мне квартиру, оставалось чуть больше месяца. И это время надо было где-то перекантоваться. Я сунулась к интинской подруге моей старшей сестры, которая жила в Москве. Самой ее тогда в городе не было, меня пустила ее дочь. На следующий день по телефону знакомая выразила недовольство тем, что я никогда даже не звонила и вдруг явилась за помощью. Такая принципиальность может и была справедливой, но меня, конечно, задела. Я не стала упрашивать и объяснять свою сложную ситуацию. Я позвонила моей тогда еще недавней знакомой Тане Гильдиковой, с которой успела несколько раз поработать в ночном клубе. Говорю: «Таня, мне негде жить». Таня, не раздумывая, ответила: «Не вопрос! Приезжай ко мне».
Часть оставшегося до съемок времени я пожила у нее, а часть у подруги Юли Целищевой, с которой познакомились у Чернавского. Обе они стали для меня очень дорогими людьми. У нашей троицы есть клички: я – Пятачок, Юля – Пух, а Таня – Хомяк. С Юлей мы вместе потом много работали, и она ныне расчудесная крестная моего сына. Я всегда буду благодарна подругам за то, что они откликнулись в трудную минуту.
Все, связанное с тем, где и как я жила в Москве, – отдельная статья из жизни кочевницы. Но не скиталицы! Я много раз меняла места проживания: перекантовывалась у друзей, съезжалась со своими молодыми людьми, сменила несколько съемных квартир, пока не купила собственную.