Жизнь в эпизодах

Цыплята – это отдельная желтая, пушистая глава счастья. Мы их либо покупали на базаре, либо их высиживала квочка. Я с нетерпением ждала, когда же цыплята вылупятся. Видеть, как маленький клювик пробивает скорлупку – чудо. Был у меня однажды ручной цыпленок. Не знаю, как бабушка определяла пол у этих теннисно-мячикообразных, но цыпленок был, по ее словам, девочкой. От нее отказалась квочка, лупила ее клювом в лоб, бабушка ее отселила в другую коробку, я проводила около детеныша много времени, и сиротка ко мне привязалась, как к курице, бегала за мной по пятам, даже к подружкам. Я дала ей имя Феня. Однажды ранним утром она поплатилась жизнью за привычку всюду следовать за человеческими ногами. Бабушка случайно раздавила ее, закрывая двери в сенях… Дед сказал: «Усэ, нэма бильшэ твоей Хфэни». Я безутешно плакала. И утята у нас были. Одного я задушила. Повязала ему бантик и перестаралась. Благодаря этому поняла, как хрупка жизнь. Всех умерших цыплят и утят я хоронила за гаражом, выкапывала ямку, выкладывала дно могилы цветами, а сверху прикрывала трупик стеклом и засыпала песком.

Не меньший восторг, чем животные, у меня вызывали сельские праздники. Сколько было торжеств: праздник Ивана Купалы, могилки́ (родительская суббота), Яблочный Спас и Маковея, проводы в армию и свадьбы. Везде я любила бывать и принимать самое активное участие. На Ивана Купалу мы с бабушкой плели мне венок. За цветами для него она ходила по соседям, сама ими не особенно занималась, приносила от подруг розы и пионы, и каждый венок был произведением искусства. Еще она делала мне вишневый кочан: к палке плотно-плотно приматывала нитками вишни, и получалась искрящаяся рубином огромная гроздь. Как же вкусно было отрывать ртом ягоды от кочана и ловить стекающую с подбородка струйку вишневого сока.

Однажды бабушка подарила мне на праздник вышиванку. Надев ее, я будто перенеслась во времени и чувствовала себя «щирой украинкой». Она хранится у меня и сейчас. Я даже выступала в ней на конкурсе в университете. Надо было рассказать о своих корнях, и я говорила, конечно, об Украине: «Я україночка малэнька, в мэнэ хусточка рябэнька, чэрэвычкы чэрвонэнькы, будьте з святом здоровэнькы»[18].

В родительскую субботу мы ходили на кладбище, на могилы к бабушкиным родителям: маме Прасковье и отцу Макару. В детстве меня удивляло, что они находятся в разных сторонах кладбища. Оно, конечно, понятно, ведь прадед Макар умер в 1947 году, а прабабушка Паша в 1980-м. Во время Голодомора слабевшего прадеда забрали в больницу, чтобы поддержать организм, там он заразился дизентерией и умер. Бабушка спросила у матери: «Мамо, то шо, тато пішов у жныва?[19]» Она ответила: «Пішов, у сыру зэмлю». Похоронили, а места рядом не заняли. Бабушка и дедушка купили места для своих будущих могил рядом с прабабушкой Пашей. Теперь мать и дочь лежат рядом. Неминуемо когда-то свое место рядом с ними займет и дед, а я не знаю, успею ли его увидеть живым.

Кладбище было таинственным местом, полным легенд и человеческих историй. Мы ходили среди могил, и бабушка мне рассказывала о смерти тех, кого знавала. К таким историям детская душа, влекомая страстью к постижению законов жизни и смерти, испытывает сакральную тягу. Кого-то убило током, кто-то утонул, кого-то сбила машина. Была одна женщина, которая славилась крепким здоровьем и до глубоких седин вообще ничем не болела, а потом прикусила язык, когда лузгала семечки, и впоследствии умерла от рака языка. Были дети, убитые разрывами снарядов военных времен, которые они находили в карьерах. Была девочка Таня, которую на плотине сбил грузовик. Ей установили памятник на месте смерти – обелиск с черно-белой фотографией красивой девочки с пышными вьющимися волосами и нежной улыбкой. Когда я ходила через плотину в магазин, всегда здоровалась с ней: «Здравствуй, Танечка». В селе все друг у друга на ладони. Каждое горе становилось общим.

Во время могилóк детей на кладбище угощали сладостями. Мы ходили с сумками через плечо, и родственники усопших щедрыми горстями насыпали нам в торбы сахарные сушки, домашние леденцы и шоколадные конфеты. Мы потом разбирали свои сокровища и рассматривали, кто что получил. Не было для меня конфет вкуснее этих. И всегда хотелось набрать как можно больше, а чем диковиннее лакомство, тем интереснее. Дети – торжество жизни рядом с неизбежностью смерти.

На Маковея мы ели коржи с маком. На ночь замачивали мак, потом перетирали его с сахаром ступкой в макитре, доливали воды, и она на глазах становилась молочного цвета – магия. Ломали туда пожаренные накануне коржи и ели набухшие от сладкой влаги ароматные кусочки. Как это было вкусно.