Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

И мы подъехали к рынку. Запахи пряностей, насыпанных цветными горками, будили чувства, которых я прежде не знал. Или — забыл. Но вот теперь что-то очнулось во мне. Вот я, оказывается, какой — утонченно-восточный! Сладкий аромат дынь мы почуяли раньше, чем увидели золотые их пирамиды. Праздник носа, который давно уже не знал ничего, кроме насморка! И глаз воскрес, прежде слезливо-тусклый, и жадно глотал цвета — синие халаты, полосатые халаты, овощи — от оранжевых тыкв до фиолетовой редьки, нежно-голубые павильоны с извилистыми узбекскими надписями из зеркальных кусочков. Я словно чувствовал, что и отец радостно видит все это моими глазами.

Купив дынь и винограда, отъехали. Салон наполнился ароматами.

— Теперь — прямо на студию, не возражаете? — подобострастно и одновременно нахально проговорил администратор. Этот — такой.

Хотелось бы вообще-то переодеться, но важные гости никогда такого не говорят, что может быть вдруг неисполнено. Я надменно кивнул.

Конечно, хотелось бы скорей прибыть в место моего сказочного проживания… но люди моего уровня никогда не спешат. Тут — Восток, с его законами. Плюс — волшебное царство кино! Это там, на севере, люди спешат. А здесь — расслабься и насладись!

В восьмидесятые годы, когда все это происходило, не было ничего слаще, чем работа в кино. По уровню доходов киношники (а особенно сценаристы) шли на первом месте — богаче их были лишь те, кто нарушал Кодекс. А сколько было в кино дополнительных благ, которые значились, как рабочие будни! Как минимум, два выезда, один из них обязательно на Черное море — ведь только там осенью солнце и можно снимать. Заграница снималась обычно в Таллине или Риге, а тогда города эти и были для нас самой настоящей заграницей, со всеми прелестями. Ну и, конечно, умный директор непременно закладывал в бюджет фильма «дополнительные расходы»: банкет всей группы по случаю съемки первого кадра, сотого кадра и так далее. Славно вспоминать те застолья — пусть даже без стола, на пляже в закат или на склоне горы с потрясающим видом… как-то естественно завязывались служебные романы. Эх!

Потом надо было все это «приводить»: фильм-то был про директора завода или про пионерлагерь… Справлялись! Справлюсь и я! Не зря меня, умеющего сочинить праздник из чего угодно, пригласили в Ташкент. «Ташкент — город хлебный!» И я прилетел. Задача, впрочем, была сформулирована как-то смутно: «Написать сценарий?» — «Нннне совсем!» — «А что?» — «Ммммм…». Вот это «мммм» меня и манило. Вкусим!

На студии, которую я и разглядеть толком не успел, меня сразу же запихнули в темный зал, и я часа три в темноте и полном одиночестве (больше желающих почему-то не нашлось) смотрел что-то невероятное… Роскошные женщины. Рестораны. Лазурное море. Яхты. При этом иногда, очень редко, мелькали какие-то суровые пустыри и проходил один и тот же чекист в кожаной куртке. Время от времени к нему подбегали двое босоногих мальчишек — один русский, другой узбек — и что-то возбужденно ему говорили. Видимо, сценария фильма еще не было, поэтому и звука тоже, и еще можно было вложить им в уста любые слова. Хорошо это или плохо? Свобода!..Но от свободы этой как-то кружится голова. По тем «фрагментам скелета», которые я разглядел, я сообразил, что фильм — о правильных детях, помогающих чекистам где-то в Гражданскую… Но остальные — кто? Все эти шикарные люди в ресторанах, отелях и на яхтах? Видимо — враги? Кто же еще! Но почему ж их так много? Ну ничего — справимся! Снова — банкет на яхте, все в белом. Ясно пока лишь одно: создатели всего этого бешено прогуляли все деньги, отпущенные на фильм, в ресторанах и на яхтах… а я теперь должен все это оправдать — с точки зрения революционной романтики. Но успокойтесь, не волнуйтесь: я тоже не буду так уж тут надрываться. Здесь, насколько я понял, это не принято… сделаю как раз как надо. Все эти красавцы и красавицы будут двойными или тройными агентами, как миленькие! И как раз между двойными, которые на самом деле не наши, и между тройными — которые на самом деле наши, развернется борьба. Естественно, в ресторанах, на яхтах и в роскошных отелях — поубивают друг друга, а босоногие дети останутся жить. Надо воспеть их романтичное детство: это я берусь! При встрече я произвожу порой обманчивое впечатление: кому-то кажется, что я не секу, хотя на самом деле я все давно просек и уже мысленно сделал.

Экран погас, и администратор вывел меня в сухой двор, где был накрыт «дастархан» со всеми дарами узбекской земли, но сесть мне директор не предложил — сам не сидел. Тут он сам оказался на побегушках, подавал дыни с рынка, которые мы привезли. Да — не мне покупались дыни и виноград! Пирамида власти тут уходила в небеса — и даже постоять у ее подножия считалось за честь. Может быть, тут даже был режиссер, а может быть, даже и директор студии. Главное — я был им предъявлен: вот этот сделает! — и можно было мне уходить, а им — продолжать пир.