Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

Так Иван Петрович вместо ожидаемого отпуска к семье попал под неожиданное увольнение из армии. Узнав о грядущем увольнении, он не особенно расстроился, полагая, что возвратится в Токинск и будет там учительствовать вместе с женою, как они и предполагали до его ареста и призыва на колчаковскую службу.

Перед увольнением из армии Ивана Петровича несколько раз вызывали в ЧеКа, где он давал пояснения, когда и как он оказался в рядах Красной армии, и что делал на службе у Колчака. Видимо, что-то в ответах Ивана Петровича не понравилось сотрудникам ЧеКа, потому что после очередного собеседования-допроса он был заключен в камеру и на следующие допросы его приводили из камеры.

Жена Анечка ничего не знала об изменившихся обстоятельствах жизни Ивана Петровича и спокойно ожидала его приезда в Токинск, как и уговаривались.

В начале сентября допросы прекратились, и Ивану Петровичу было объявлено, что он выпускается из тюрьмы, никаких обвинений ему не предъявляется, но решением ЧеКа он высылается из Иркутска на жительство в город Вологду, где сможет проживать с семьей и заниматься любым делом, в том числе и учительствовать. По пути следования он сможет заехать домой и забрать семью с собою или вызвать семью к себе в Вологду.

Решение ЧеКа было странным и необъяснимым: при царе его тестя, Антона Казимировича, сослали по Владимирскому тракту, что неподалеку от Вологды, в Сибирь, а сейчас, при Советах, Ивана Петровича ссылают в обратном направлении из Сибири в Вологду. Воистину говорится: «Чудны дела твои, Господи!»

Освободившись из тюрьмы в начале сентября, Иван Петрович собрал свои нехитрые пожитки, получил, как ни странно, своё командирское жалование за истекшие месяцы заключения, и выходное пособие, и отбыл без проволочек к семье с намерением забрать жену и детей и уехать в Вологду до наступления зимы.

С окончанием войны кое-какой порядок начал восстанавливаться в стране, и за три дня Иван Петрович добрался из Иркутска в Омск, а оттуда за два дня на повозке с кучером и тремя пассажирами доехал до дома, и, как обычно, внезапно, под вечер, появился на пороге кухни, где хлопотала тёща, которая лишь всплеснула руками, увидев зятя.

Сняв шинель, он прошел в дальнюю комнату, заслышав детский плач. Анечка как раз переодевала младшую дочку, когда Иван Петрович зашел в комнату и, тихо подойдя сзади к жене, обнял её за плечи. Испуганно обернувшись, она увидела мужа, но не кинулась ему на шею, а продолжала заниматься дочерью.

– У Лидочки начался жар, – пояснила Анечка, – боюсь, не случилась бы горячка. Видимо, простудилась, играя во дворе: днем-то тепло, но ветерок свежий, а много ли ребенку надо! Эх, не уследила за дочкой нашей, Ванечка, казни меня за это.

– Ладно, успокойся, – возразил Иван Петрович, склоняясь над дочерью, которую видел впервые. – Пока ничего плохого не вижу. Кашля нет, а жар может быть и от зубов, которые режутся у годовалого ребёнка.

Дочка, услышав разговор, перестала плакать и взглянула на отца голубыми глазами, точь-в-точь, как левый глаз у Ивана Петровича.

Только сейчас он обратил внимание на свою старшую дочь, которой уже было почти четыре года, стоявшую у окна на двор и внимательно разглядывающую незнакомого ей мужчину.

– Августа, иди сюда, и поздоровайся с папой, – строго сказала Анечка, подзывая дочку. – Разве это мой папа? – удивилась дочка. – Мой папа – офицер, и у него погоны золотые на плечах, а у этого дяденьки погон нет, и значит он не офицер, и не папа! – закончила дочка, рассматривая Ивана Петровича изумрудными глазами, точь-в-точь как его правое око.

– Ну вот, – рассмеялся отец, – Две у меня теперь дочки, и каждая ухватила себе по моему глазу. Осталось завести нам с тобой, Анечка, сыночка, чтобы у него были твои карие глаза.

– Какой сыночек, с этими двумя едва справляюсь, – возразила Анечка, прижавшись, наконец, к мужу и успокоившись от тревоги за дочку, которая, перестав плакать, заснула, пока родители обсуждали своих детей.

– А где Антон Казимирович? – спросил Иван Петрович жену, подавая старшей дочери плитку шоколада, которую он купил ещё в Иркутске ей в подарок. Дочь взяла плитку шоколада и, не зная, что с ней делать, сунула в карман платьица. Она никогда не видела шоколада, шоколадных конфет и других сладостей, которые исчезли у торговцев-лавочников ещё до её рождения. Даже сахар был большой редкостью в этих местах, но всё-таки знаком девочке заботами деда Антона Казимировича.

– С отцом моим случилось несчастье, – ответила Анна на вопрос мужа. – Он курильщик, и от этого у него отказала нога, и её пришлось отрезать выше колена, – так мне сказал врач. Сейчас отец находится в больнице под присмотром тёти Марии, и если всё будет хорошо, то недели через три мы привезем его домой, где будем долечивать, и месяца через два он будет уже сидеть, а потом через полгода или больше столяр смастерит ему культю из дерева, костыли, и он сможет ходить по дому. Такие вот у нас дела, как сажа бела.