Читаем Жизнь в «Крематории» и вокруг него полностью

Я уже упоминал в одной из предыдущих частей о присутствовавшей на наших концертах металлической тусовке под предводительством Саши Залдостанова, более широко известного под прозвищем Хирург. С чего бы это металлисты так полюбили «Крематорий»? Предыстория такова: как мотыльки, летящие на свет, вылетели представители металлической и панковской тусовок на кожаные куртки и брюки, выставляемые и продаваемые в Доме моды на проспекте Мира. Большинство из этих новомодных моделей выполнил мой бывший одноклассник Егор, с которым мы постоянно контактировали и после школы (он уже появлялся в нашем повествовании). С ним вместе однажды и заявился ко мне на квартиру Хирург. Опять было лето, опять куда-то уехали родители, и у нашей компании шел многодневный праздник. Сейчас трудно установить точно, что именно Саше понравилось больше всего. Может быть, милицейская машина, дежурившая ночью у моего подъезда, а может быть, то, что пьяный Полковник (прозвище моего приятеля Андрея З.) укусил за ягодицу одну из спутниц Хирурга; но он стал заглядывать ко мне почти ежедневно (точнее сказать – редко уходил). Там ему и довелось прослушать записи «Крематория» достаточное количество раз, чтобы стать нашим сторонником.

Я не утверждаю, что лишь факт нашего близкого знакомства постоянно приводил на наши концерты металлическую аудиторию, но появление Саши (а он приходил далеко не в единственном числе) и его всегда искреннее восприятие нашей музыки всегда подогревали реакцию толпы. Кстати, именно Хирург первым после нашего расставания с Арменом сформулировал довольно часто потом встречавшуюся формулу: «Для меня «Крематорий» существовал только до тех пор, пока в нем вместе играли Григорян и Троегубов»…

Иногда металлическая тусовка выполняла и охранительные функции. Так на совместный с группой «Тяжелый день» концерт в кафе «Проспект», что находилось с обратной стороны от главного входа в спорткомплекс «Олимпийский», этом лежбище люберов, мы согласились только после моего разговора с Хирургом. Из пятисот проданных билетов около двухсот разошлось среди металлистов, предупрежденных о возможной битве. Сашу еще перед началом сейшена свинтили менты, которые хотели обезглавить антилюберскую тусовку. Его пытались упрятать в милицейскую машину, но я обратился к ментовскому майору и заявил, что Саша является участником концерта. Мол, если вы его арестуете – концерт не состоится, и кафе понесет убытки в результате действий милиции. К такому повороту событий менты не были готовы, а пока они чесали репы, я уже утащил Хирурга внутрь.

На самом концерте (мы, по просьбе «Тяжелого дня», выступали вторыми) были лишь только мелкие инциденты с люберами-одиночками, которые угрожали последующим избиением на улице. Кстати, на этом концерте с общеизвестным крематорским квартетом впервые выступал позднее игравший в группе «Дым» скрипач Вадим Саралидзе… И после этого концерта Вадим перманентно появлялся в «Крематории», в основном на самых ответственных выступлениях (например на фестивале рок-лаборатории летом 1987 года), поднимая своей консерваторской техникой общий уровень группы; а также дал огромное количество конкретных советов и помог воплотить их в жизнь. Вадим обладал фундаментальными музыкальными критериями, по которым устанавливался конечный результат в наших с Григоряном творческих спорах. Впоследствии Саралидзе записал все скрипичные партии в песнях «Мусорной ветер» и «Клаустрофобия» на альбоме «Кома». В то время он уже играл в моей группе «Дым», а потому попросил Григоряна, чтобы на обложке «Комы» не упоминалось его участие. Еще позже, в 1993 году, когда Мишка Россовский откажется продолжать запись «Двойного альбома», Вадим Саралидзе запишет скрипичные партии в одиннадцати (!) песнях…

После концерта организованная металло-панко-хипповская колонна вышла из «Проспекта» и двинулась к метро «Проспект мира». Весь путь был обрамлен милицейским оцеплением (по обе стороны нашей траектории через каждые 40 метров стояли ментовские машины), а спереди и позади толпы шли милиционеры с собаками. Напуганные такой организованностью любера осмелились на драку лишь на платформе метро, пока основные силы металлеров еще спускались по эскалатору. Для нападавших хулиганов этот набег закончился плачевно. Разбитые, они бежали, бросив павших, которых унесли в метростроевский медпункт…

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное