Жизнь в потусторонье (СИ)

- В своей книге "О назначении человека" Вы говорите о необходимости вести борьбу против полной социализации человека,которая подавляет свободу духа и совести. Вы упрекаете современного человека том, что он готов отречься от "первородства и независимости человеческого духа и совести". Дух и совесть должны быть независимы от чего? От родительского влияния и образования? Вы за "свободное воспитание"? Но оно никому не удавалось. От этих попыток все давно отказались.

- Не искажайте мою идею. Я имею ввиду тот насильственный коллективизм, который российские и прочие коммунисты внедрили в своих странах,чем и вызвали формирование человека - винтика или, выражаясь нынешним языком, человека - робота.

- Значит, по - вашему, жители "нормальных" стран в отличие от них обладают независимым духом и совестью. Ну, независимый дух - это нечто неопределенное, скорее всего просто красивость. А вот независимая совесть - это интересно.Совесть, как известно, это совокупность наиболее прочно усвоенных моральных норм, например, честности, милосердия, долга. Разве у "нормальных" людей эти нормы возникают сами по себе, без постороннего влияния? Откуда это "первородство" совести? Если Вы имеете в виду его религиозное происхождение, так ведь это тоже постороннее для человека влияние.

- Но можно ли считать случайным совпадение тотального коммунистического коллективизма и массовых репрессий сталинского периода?

- Фашистская идеология с ее культом индивидуализма и сильной личности привела к не менее массовым репрессиям. Коллективизм тут совершенно не при чем. Сталинские репрессии были естественным следствием озлобленности, враждебности и подозрительности, порожденных революцией и гражданской войной. Такие настроения неизбежны в ситуациях насильственных переворотов, а в данном случае они были еще усилены общей культурной отсталостью России и параноидным характером Сталина.

Что касается внимания к личности, то оно является больше следствием демократической экзальтации, чем

действительной актуальности этой проблемы. Коммунистическая идея в изложении ее теоретиков как раз провозглашает внимание к каждому члену общества, т. е. к этой самой личности в противовес социальному статусу человека. Однако в реальном обществе любого типа человека всегда оценивают в первую очередь по его социальному функционированию, включающему выполнение им своих общественно значимых обязанностей (производственных, семейных, общественных), а также социальных норм поведения. Это является наиболее важным для общественного благополучия, и от этого никуда не денешься. Оценка же других личностных качеств человека, например, остроумия, чувствительности, нежности, впечатлительности и т. п., важна в его ближайшем окружении, и она также осуществляется в обществе любого типа.

Те требования обеспечения свободы личности, которые постоянно звучали в последние столетия,на самом деле в большей или меньшей степени выполнены в современном обществе с помощью обеспечения прав человека на свободу слова и совести, избирательного права, гендерного равноправия и т. п. Необходимость гуманизации семейного и школьного воспитания, развития способностей детей также признается всеми современными государствами.

Если же говорить о коллективизме как психологическом климате в группе, то он ценился и будет цениться во все времена. Это идеал, к которому стремятся на любом производстве, включая и частные фирмы, в любом учебном или армейском коллективе, это идеал и для семейных отношений. Ведь в истинном коллективе существует забота обо всех его членах, там нет слабых и третируемых, там комфортно всем. Сами авторы антиколлективистских сочинений также предпочитают работать в подобных объединениях, а не там, где господствуют зависть и недоброжелательство. Представление о коллективе как о сборище безгласных человеческих существ, объединенных жесткой дисциплиной, основанной на страхе тех или иных наказаний, это плод поверхностного или стереотипного мышления. В современной психологии такие группы не называют коллективами.

Разговор длился довольно долго и, как и следовало ожидать, не закончился каким - либо согласием. Приятным моментом стало только то, что философы бердяевской группы были довольны возрастанием внимания к их работам после распада Союза.

О философской манерности.

Возвратившись из путешествия в прошлое, Леонид продолжал с интересом знакомиться с выступлениями участников конкурса нелепых идей.

Одно из них было вполне созвучно с его собственными мыслями. Речь шла об извечной философской традиции использования искусственно усложненного языка, чего-то вроде профессионального жаргона. Этот язык претендует на особую глубину и смысловое богатство своих понятий, доступных только тем, кто освоил философский понятийный аппарат.