Жизнь в потусторонье (СИ)

Это освоение становится главным достижением тех, кто посвящает себя занятию философией, во многих случаях вполне достаточным для репутации профессионально компетентных спрециалистов. В течение веков философы сумели убедить остальную часть человечества, что использование философской лексики является показателем особой глубины проникновения в сущность явлений окружающего мира.Такие понятия как метафизика, онтология, гносеология, бытие, трансцендентность, трансцедентальность и т. д. якобы позволяют им видеть важнейшие закономерности и, следовательно, обеспечивают им приоритет в истинном понимании реальности. Остальная публика, прикасающаяся к философским понятиям, например, студенты, журналисты и вообще все стремящиеся быть осведомленными, стараются хотя бы знать основную терминологию и не дерзают поставить под сомнение необходимость употребления нарочито усложненных и часто неопределенных и многозначных понятий.

Эта потребность окружать себя таинственностью

малопонятной терминологии вполне проявилась еще у античных философов, породив как бы непременный атрибут представителей научного сообщества. Каждое последующее поколение занималось наращиванием и усложнением философской лексики, что во многих случаях являлось единственным результатом их научной деятельности. Условность и малодоступность для широкой публики философского понятийного аппарата всегда служила традиционным и надежным ореолом и как бы неоспоримым свидетельством мудрости философских знаний. Достигался этот эффект благодаря использованию древнегреческой и латинской терминологии и в еще большей степени - метафорических выражений. Предполагается, что обилие метафор и тем более парадоксов является несомненным показателем глубины мышления.

Можно назвать два основных "священных принципа" философского наукообразия. Один из них - избегание простых, понятных и широкоупотребительных понятий и положений. Какая же это философия, если все по - житейски понятно! Она должна озадачивать, огорошивать и тем внушать почтение каждым своим словом. Так, вместо "обосновывать" уважающий себя современный автор скажет "фундировать", вместо "выражать", "высказывать", "аргументировать" - "артикулировать", вместо "основной принцип" или "принципиальное положение" - "парадигмальная презумпция". В философии простота хуже воровства.

Другой "священный принцип" заключается в категорическом отказе от конкретных примеров проявления в реальности определенных философских положений и закономерностей. Здесь действует какое - то испокон веков существующее научное высокомерие, подтекстом которого является само собой разумеющееся для философов правило не опускаться до разъяснения своих теоретических положений какими - либо конкретными примерами. Такую практику философы, очевидно, считают для себя несмываемым позором. По их мнению, выдвигаемые ими общие положения настолько глубоки и плодотворны, что найти их жизненное подтверждение может каждый нормально развитый человек. Принципы, парадигмы - это мудрость, а мыслить на уровне примеров - удел профанов.

Вообще - то именно подтверждение жизненной практикой должно было бы быть доказательством правомерности тех или иных философских положений, но на этот "примитивизм" философы смотрят с презрением. В современной (постнеклассической) философии с ее царственным релятивизмом вообще не признается критерий истинности, и даже употребление этого термина клеймит авторов как безнадежно застрявших в позавчерашнем дне. А уж отстать от моды - страшнее этого трудно что - либо придумать! Всепобеждающий плюрализм требует от философов принципиально отрешиться от всяких сомнений в праве высказывать абсолютно любые положения.

Посмодернисты ввели принцип "нонсенса", согласно которому чем более нелепой кажется высказываемая мысль, тем больший потенциал креативности она содержит. Теперь доказательство истины заменено состязанием в парадоксальности. Постнеклассическая философия - это не анализ и синтез, это не поле оперирования логическим мышлением - это "игра", якобы предполагающая несравнимо более плодотворный метод, чем - какая либо иная рефлексия. Она дает возможность выдвигать самые различные независимо от степени их вероятности модели и объяснительные конструкции, и в этом якобы ее великий потенциал.На самом деле полет фантазии с выходом за границу безусловно возможного всегда был особенностью творческого мышления, так что введение термина "игра", очевидно, мало что прибавило кроме экстравагантного образа.

Но один инструмент прежней философии остался незыблемым и для "игры" - постоянное усложнение профессионального философского языка. Не делать этого - значит лишать коллег по профессии куска хлеба, а уж это - нарушение цехового этического кодекса. Как раз употребление сложных и парадоксальных метафор как нельзя более соответствует дискурсу "игры".